– Ну чего тебе? – поинтересовалась, шествуя к остановке маршрутки.

– Ну хоть жива, – выдохнул друг.

– С чего бы мне умирать? – удивилась я. – В случае опасности я просто прыгну в черный ящик и растворюсь.

– Ха-ха, я вообще-то переживал. Ты зачем на Канавку поперлась?

Я прикинула так и эдак и решила все Пашке рассказать. Только, конечно, лично. Он с минуту пялился на меня с открытым ртом, потом почесал в затылке. Светлых идей от этого не появилось, потому заявил:

– Мне все это не нравится, Верик. Бросай-ка ты это расследование, ни к чему хорошему оно не приведет.

– Я-то могу бросить, только вот бросят ли теперь меня?

– В каком плане?

– В том, что если мы правы, и кто-то планировал смерть фрица, значит, они за ним должны следить. А что, если они не поняли, что передали конверт кому-то не тому? И мое появление в «Медальоне» показалось им более чем оправданным.

– Неееет, – протянул Пашка. – Нет! Я отказываюсь в это верить.

– В любом случае, даже если они поняли, что лопухнулись со мной, и предприняли попытку ликвидировать фрица и меня одновременно… Дела это не меняет. Я у них уже под колпаком! Я ведь была в «Медальоне», они знают меня в лицо, а найти человека в нашем городишке не так трудно. Даже если у него нет прописки.

Пашка опустил подбородок на кулак и стал думать. Я успела съесть эклер и выпить большой капучино, а он все думал. Даже моргать перестал. Я уже заподозрила его в умении спать с открытыми глазами, когда он встрепенулся.

– Вот что мы сделаем, – выставил вверх указательный палец. – Через четыре дня я уезжаю к морю. У меня там работа на весь сезон. Ты поедешь со мной. Будешь моей ассистенткой. А через три месяца, глядишь, оно все само собой рассосется.

Предложение было дельное, я даже немного духом воспрянула. Никто не будет меня искать на побережье, это факт. Плюс приятный бонус: море. Ассистенткой я как-нибудь выдержу. В целом, неплохое вырисовывает приключение.

– Я в деле, – согласилась я, Пашка кивнул.

– Только учти, денег ты будешь получать минимально, это все-таки мой хлеб.

С этим я не стала спорить. Папенька с маменькой что-то шлют, а рисовать на побережье тоже можно.

Приободрившись после разговора, я отправилась рисовать на нашу набережную. Народу было маловато, от скуки я начала делать набросок, раздумывая над событиями. Все-таки правы ли мы с Пашкой, я действительно вляпалась в какую-то историю, или это моя буйная фантазия придумывает то, чего нет?

Я всмотрелась в набросок и нахмурилась: на нем вырисовывался фриц. А если я все-таки права, и кто-то хочет его убить? Но за что? Кто такой вообще этот Марк? Зачем приехал сюда? И почему его хотят убить именно сейчас? Из-за каких-то дел в прошлом или это связано непосредственно с этим городом?

Внезапно я почувствовала к фрицу жалость. Конечно, он козел, и если у меня стокгольмский синдром, то у него синдром бога, тоже так себе перспектива, на самом деле. Но он богат, а люди с деньгами зачастую считают, что им позволено в этой жизни больше, чем другим. Например, быть большими уродами, чем окружающие.

В общем, считайте меня хиппи или просто идиоткой, но я решила дать фрицу еще один шанс. Видеться с ним я не собиралась, чтобы не получить очередную порцию помоев на свою прекрасную белокурую головушку. Нет, я поступила в лучших традициях старых фильмов: сделала письмо из газетных вырезок. Вышло аутентично.

«Кто-то хочет тебя убить. Ты в опасности. Это не шутка».

Конвертов у меня не было, потому я воспользовалась тем черным, в котором была фотка фрица. Оставалось самое сложное: передать письмо так, чтобы Марк не догадался, от кого оно.

Я не придумала ничего лучше, чем подкупить десятилетнего пацана, гулявшего неподалеку. За пятьсот рублей он готов был это письмо отнести и на другой конец города лично, не то что в «Медальон». На конверте я написала имя и номер, в остальном оставила все на волю судьбы, как говорится, я сделала все, что могла.

Следующее утро началось опять со звонка. Плохая традиция, и как-то быстро приживается, не нравится мне это. Звонила хозяйка, пришлось снять трубку.

– Я заеду через пятнадцать минут, – чуть ли не пропела она в трубку. Очевидно, в ее жизни произошло отрадное событие, непонятно только, почему она решила поделиться им со мной.

Тетя Клавдия, как она предложила мне себя называть, прибыла даже раньше. Через десять минут, когда я только лазила по комнате в поисках рубашки, хозяюшка дорогая открыла дверь своим ключом. Пока я доставала завалившуюся за матрас рубашку и надевала ее поверх пижамы, она, что-то бормоча, возилась в коридоре.