Тернер даже не осознал, что двигается, но обнаружил, что успел запустить турбины, перебросить рулевую колонку Энджи и теперь выпутывается из ремней безопасности.

– По моей команде протаранишь заправку.

Он вскочил на ноги, дернул рычаг, открывающий люк на крыше, тяжелый револьвер уже зажат в руке. Рев черной «хонды» накрыл его, едва только откинулась крышка люка, – над головой мелькнула снижающаяся тень, еле видимая за пеленой дождя.

– Давай!

Он нажал на курок еще до того, как Энджи бросила ховер вперед – на стену старой заправочной станции. От отдачи его локоть ударился о бронированную крышу кабины и онемел. Где-то над головой с отрадным хлопком разорвалась пуля. Энджи поддала газу, и они врезались в деревянную постройку так быстро, что у Тернера едва хватило времени убрать голову и плечи назад в люк. Что-то в доме взорвалось, вероятно газовый баллон, ховер занесло влево. Энджи выровняла машину, и они прошили вторую стену.

– Куда? – крикнула она, перекрывая вой турбины.

Как будто в ответ, взметнув серебряную простынь дождя и крутясь штопором, в двадцати метрах перед ними упал черный вертолет «хонда». Тернер перехватил у девочки управление, и ховер, подняв десятиметровые фонтаны воды, рванулся вперед. Они ударили легкий боевой вертолет прямо в лоб поликарбоновой кабины. Легированный фюзеляж от столкновения смялся как бумага. Тернер подал назад и ударил снова, теперь на большей скорости. Сломанный вертолет вдавился в стволы двух мокрых серых елей и замер между ними, словно какая-нибудь длиннокрылая муха.

– Что случилось? – Энджи уткнула лицо в колени. – Что случилось?

Выкинув из бардачка в двери регистрационные документы и пыльные солнечные очки, Тернер нашел фонарь, проверил батареи.

– Что случилось? – механически повторяла Энджи, будто заело пластинку. – Что случилось?

С револьвером в одной руке и фонариком в другой Тернер снова выбрался через люк. Дождь моросил. Тернер спрыгнул на юбку ховера, перескочил через бампер вниз, где оказался по колено в воде, и похлюпал в сторону смятых черных винтов «хонды».

Резкая вонь вытекающего авиатоплива. Поликарбоновая кабина раскололась как яичная скорлупа. Он навел «смит-и-вессон» и дважды нажал большим пальцем клавишу подствольника. Две беззвучные вспышки безжалостного света выхватили из темноты потрескавшийся пластик, за ним – кровь и покореженные тела. Тернер переждал минуту, потом зажег фонарь. Двое. Он подошел ближе, держа фонарь как можно дальше от тела – старая привычка. Никакого движения. Запах вытекающего горючего становился все сильнее. Тернер потянул на себя крышку люка. Она открылась. На обоих – очки с выпуклыми линзами фотоумножителей. Круглый пустой глаз лазера смотрел прямо в ночь. Тернер коснулся потертой цигейки на воротнике летной куртки трупа. В белом луче фонаря кровь, покрывавшая его бороду, казалась очень темной, почти черной. Это был Оуки. Тернер перевел луч влево и увидел второго. Пилот оказался японцем. Тернер качнул фонарь назад и возле ботинка Оуки нашел черную плоскую фляжку. Поднял ее, засунул в карман парки и побежал обратно к ховеру. Несмотря на дождь, по обломкам бензозаправки уже бегали язычки оранжевого пламени. Он взобрался на бампер ховера, в два шага одолел капот, потом снова вверх и, наконец, через люк – в кабину.

– Что случилось? – сказала Энджи, будто он не уходил. – Что случилось?

Он упал на сиденье и, не тратя времени на ремни, запустил турбины.

– Это был вертолет «Хосаки», – сказал он, разворачивая машину. – Они, должно быть, следовали за нами. У них был лазер. Они дожидались, когда мы свернем с трассы. Не хотели оставлять для копов трупы. Когда мы заехали сюда, они уже приготовились напасть, но, судя по всему, решили, что этот несчастный придурок на нашей стороне. А может, просто убирали свидетеля…

– Его голова, – голос у нее дрожал, – его голова…

– Это лазер, – ответил Тернер, выезжая задом на служебную дорогу; дождь почти перестал. – Пар. Мозг испаряется, и череп разрывает…

Энджи перегнулась пополам, ее вырвало. Тернер вел машину одной рукой, в другой держал фляжку Оуки. Оторвав зубами притертую пробку, хлебнул бурбона.

Когда они достигли обочины трассы, горючее «хонды» наконец отыскало дорожку к костру на месте разрушенной бензоколонки, и крутящийся огненный шар вновь напомнил Тернеру недостроенный городок в пустыне, вспышки осветительных ракет, побелевшее небо и сверхзвуковой истребитель, уходящий к границе Соноры.

Энджи выпрямилась, утерла рот тылом руки. Ее начало трясти.

– Надо убираться отсюда, – сказал Тернер, снова поворачивая на восток.

Девочка ничего не ответила, и он, скосив глаза, увидел, что она опять застыла, выпрямившись на сиденье, глаза в слабом свете приборов – совершенно белые, лицо пусто. Он видел ее такой в спальне у Руди, когда Салли позвала их взглянуть на то, что там происходит. И вот теперь тот же наплыв невесть какого языка, мягкое бормотание выплевываемых фраз, похожих по звучанию на какое-нибудь французское наречие. У него нет магнитофона, нет времени, ему нужно вести машину…

– Держись, – сказал он, прибавляя скорость, – с тобой будет все в порядке…

Конечно же, она его вообще не слышит. Зубы у нее стучат, мелкая дробь пробивается даже сквозь вой турбины. Нужно остановиться, подумал он, остановиться ровно настолько, чтобы успеть засунуть ей что-нибудь между зубов – бумажник или свернутую тряпку. Руки девочки конвульсивно дергали ремни.

– Больное дитя в доме моем.

Ховер едва не съехал с трассы, когда Тернер внезапно услышал этот голос, исходивший из гортани девочки, – глубокий, низкий, странно тягучий.