Она повернулась назад к экрану и поежилась, внезапно увидев лицо, которое глядело на нее с зернистого стоп-кадра: брови, дугами выгнувшиеся над темными глазами, высокие хрупкие скулы и широкий решительный рот. Изображение начало расширяться, уходя во тьму зрачка: черный экран, затем белая точка, она растет, удлиняется, становится суженным к концам веретеном. Фрисайд. Вспыхивают немецкие титры.

– Ганс Беккер, – сказал дом, озвучивая вступительный пассаж библиотечных работников «Сенснета», – немецкий видеохудожник, главной особенностью которого является пристрастное исследование жестко разграниченных областей визуальной информации. Он использует приемы в диапазоне от классического монтажа до технологий, позаимствованных у промышленного шпионажа, от изображений, переданных межпланетными зондами, до киноархеологии. Фильм «Антарктика начинается здесь», посвященный изучению образов семейства Тессье-Эшпулов, в настоящее время расценивается как вершина карьеры кинематографиста. Патологически избегающий внимания СМИ индустриальный клан с их абсолютно закрытой орбитальной базой представлял собой исключительно сложную цель.

С исчезновением последнего титра белое веретено заполнило собой весь экран. Изображение сместилось к центру. Стоп-кадр. Молодая женщина в свободной черной одежде, фон неотчетлив. «МАРИ-ФРАНС ТЕССЬЕ, МАРОККО».

Это другое лицо, не лицо из заставки, не то, чьи воспоминания вторгаются в ее сны, и все же черты молодой Мари-Франс предвосхищают его, как будто под их покровом прячется личинка грядущего…

Звуковая дорожка вплетала в наслоения статики и бормотание неразборчивых голосов атональные линии напряжения, а в это время картинка с Мари-Франс сменилась официальным монохромным портретом молодого человека в крахмальном воротничке с оттопыренными уголками. Это было красивое лицо, с идеальными пропорциями, но какое-то слишком жесткое, и во взгляде – выражение бесконечной скуки. «ДЖОН ХЭРНЕСС ЭШПУЛ, ОКСФОРД».

Да, подумала Энджи, я тебя встречала, и не один десяток раз. Я знаю историю твоей жизни, хотя мне и не позволено коснуться ее.

И, если честно, вы мне совсем не нравитесь. Правда, мистер Эшпул?

Подвесной мостик стонал и раскачивался. Носилки оказались слишком широкими, чтобы пройти между поручнями из натянутых веревок, поэтому их пришлось поднять выше и нести на уровне груди. Маленькая процессия ползла сантиметр за сантиметром по мостику над темнотой, казавшейся бездонной. Впереди – Джентри, крепко сжавший руками в перчатках ручки по обеим сторонам от ног спящего. Слику достался более тяжелый конец, изголовье с привинченными к нему батареями и прочим оборудованием. Он чувствовал, как за ними следом пробирается Черри. Ему хотелось сказать ей, что им здесь вовсе ни к чему лишний вес, чтобы она убиралась вниз, но почему-то сказать не мог.

Это была ошибка – дать Джентри пакет наркотиков от Малыша Африки. Слик не знал, что это был за дерм, который налепил себе Джентри, не знал, что было в его крови до того. Что бы это ни было, Джентри слетел с катушек, и теперь они качаются на этом чертовом подвесном мостике в двадцати метрах над бетонным полом Фабрики, и Слик готов был плакать или кричать от разочарования и обиды. Ему хотелось разбить что-нибудь, что угодно, но он не мог отпустить носилки.

Чего стоила одна только улыбка Джентри, выхваченная из тьмы светом биодатчиков в изножье носилок. Свет падал ему на лицо каждый раз, когда Джентри делал следующий шаг назад по настилу…

– О боже, – голосом маленькой девочки сказала Черри, – вот же долбаная хрень…

Джентри вдруг нетерпеливо дернул носилки, и Слик едва удержал ручки.

– Джентри, – сказал Слик, – мне кажется, тебе стоит дважды над этим подумать.

Джентри снял перчатки. В каждой руке он теперь держал по паре перемычек оптического кабеля, и Слику было видно, как дрожат разводные фитинги.

– Я хочу сказать, Малыш Африка – серьезный мужик. Не порть ему игру. Ты не знаешь, с кем ты связываешься.

Честно говоря, это было не совсем правдой, ведь Слик понимал: Малыш слишком умен, чтобы делать ставку на месть. Но черт его знает, во что сейчас влипнет Джентри.

– Ничего я не порчу, – сказал Джентри, подходя с переходниками к носилкам.

– Послушай, приятель, – вмешалась Черри, – прервав ему вход, ты же можешь его убить. Его автономная нервная система просто откажет. Почему ты его не остановишь? – набросилась она на Слика. – Почему просто не настучишь ему по балде?

Слик потер глаза:

– Потому что… ну, не знаю. Потому что он… Послушай, Джентри, она говорит, что ты можешь прикончить несчастного ублюдка, если попытаешься сунуться в цепь. Ты слышал?

– «Эл-Эф», – ответил Джентри, – вот что я слышал.

Зажав переходники зубами, он начал возиться с одним из коннекторов на сером бруске над головой спящего. Руки у него уже не дрожали.

– Мать твою, – выдохнула Черри и прикусила костяшку пальца.

Провод отошел. Одной рукой Джентри резко воткнул переходник в разъем и стал быстро затягивать фитинг. Улыбнулся, все еще держа в зубах второй переходник.

– Ну и хер с вами, – бросила Черри, – я умываю руки. – Но не двинулась с места.

Человек на носилках чуть слышно икнул. От этого звука волосы на руках у Слика встали дыбом.

Отошел второй провод. Джентри вставил второй переходник и стал затягивать фитинг и на нем.

Черри тут же бросилась к изножью носилок, опустилась на колени, чтобы проверить показания приборов.

– Он это почувствовал, – сказала она, поднимая глаза на Джентри, – но показания вроде в норме…

Джентри отвернулся к своим консолям. Слик смотрел, как он вставляет в гнезда перемычки. Может, думал он, все же как-нибудь обойдется. Джентри вскоре отрубится, носилки придется оставить здесь, наверху, пока не удастся заставить Черри и Пташку помочь ему перетащить их через подвесной мостик. Но Джентри – просто шиз; наверное, надо попытаться отобрать у него наркотики, может, тогда все вернется в нормальную колею…