Это – Страх. Это – длинный палец Великой Ночи, тьмы, которая скармливает бормочущих безумцев мягкой белой утробе Палат. Ольга познала его первой, Святая Ольга. Она пыталась уберечь нас от него, крушила радиооборудование корабля, молясь, чтобы Земля потеряла ее, дала ей умереть.

Хиро неистовствовал, но потом, видимо, понял, что со мной происходит, и принял единственно верное решение.

Он ударил меня, перещелкнув тумблер боли. Жестоко. Раз, еще раз – как стрекалом для скота. Он заставил меня войти внутрь. Пинками прогнал сквозь Страх.

Там, за стеной Страха, была комната. Тишина, молчание и незнакомый запах. Запах женщины.

Захламленный модуль выглядел изношенным, почти домашним, усталый пластик антиперегрузочного кресла был заклеен отстающими полосками серебристой изоленты. Но в центре всего зияло отсутствие. Обитательницы здесь не было. Затем я увидел безумную мешанину росчерков шариковой ручкой: похожие на крабов символы, тысячи крохотных корявых продолговатых фигур смыкались, накладывались одна на другую. Размазанные пальцами, жалкие, они покрывали почти всю переднюю переборку.

– Найди ее, Тоби, – молил Хиро, шептал сквозь вихрь статики, – сейчас же, пожалуйста, Тоби, найди ее, найди ее, найди…

Я нашел ее в хирургическом отсеке – узкой нише сбоку от центрального прохода. Над ней – Schone Maschine, сверкающий хирургический манипулятор, вскинул длинные острые руки-клешни. Хромированные конечности ракопаука увенчаны гемостатами, пинцетом, лазерным скальпелем. Хилари билась в истерике, малоразборчивая на каком-то далеком канале, захлебывалась рыданиями: что-то об анатомии человеческой руки, сухожилиях, артериях, основах таксономии.

Крови совсем не было. Манипулятор – чистоплотная машина, способная делать свое дело в условиях невесомости, аккуратно отсасывая жидкость. Лени умерла за минуту до того, как Хиро вынес шлюз. Ее правая рука, разобранная на рабочей поверхности, словно подражала средневековой гравюре. И рука эта была очищена до кости; наколотые на белый пластик препараторскими иглами из нержавеющей стали мышцы и ткани разложены тщательно и симметрично. Она истекла кровью. Любой хирургический манипулятор тщательно запрограммирован против самоубийства, но он может использоваться как робот-препаратор, готовящий биологические материалы для хранения.

Она нашла способ его одурачить. Если на это есть время, с машинами такое, как правило, удается. А у нее было восемь лет.

Лени лежала на складной каркасной раме, будто скелет какого-то ископаемого в зубоврачебном кресле. Нити вышивки на спине ее комбинезона – орнамент с торговой маркой западногерманского концерна электроники – давно потускнели.

Я попытался объяснить ей. Я говорил:

– Пожалуйста, ты ведь уже мертвая. Прости нас, мы с Хиро… мы пришли, чтобы попытаться помочь. Понимаешь? Видишь ли, Хиро тебя знает. Он сейчас прямо у меня в голове. Он читал твое досье, твой сексуальный профиль, видел твои любимые цвета. Он наизусть знает твои детские страхи, знает, как звали твою первую любовь, имя учителя, который тебе так нравился. А у меня – подобранные ради тебя феромоны, и сам я – ходячий арсенал наркотиков, всего того, что обязательно тебе понравится. И мы умеем лгать, Хиро и я, мы ведь просто асы лжи. Пожалуйста. Ты должна понять. Мы с Хиро совершенно незнакомые тебе люди, но для тебя мы разыграем незнакомца, который само совершенство… правда, Лени.

Она была худенькой светловолосой женщиной. Прямые волосы припорошены ранней сединой. Мягко коснувшись этих волос, я вышел на поляну. На моих глазах заколыхалась высокая трава, закачались полевые цветы и началось нисхождение. Корабль все время оставался в центре пейзажного круга подъемника. Поляна скользнула прочь из Рая, и солнечный свет потерялся в сиянии огромных неоновых дуг, отбрасывающих резкие тени на просторную палубу воздушного шлюза. Забегали фигуры в красных комбинезонах. Красный паровозик описал полукруг на толстых резиновых колесах, уступая нам дорогу.

Невский, серфингист из КГБ, ожидал у подножия трапа, который подкатили к краю поляны. Я его даже не видел, пока не спустился.

– Мне теперь нужно забрать наркотики, мистер Хальперт.

Я стоял покачиваясь, смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы. Он протянул руку, чтобы меня поддержать. Я подумал: а знает ли он, что он вообще делает здесь, на нижней палубе, – желтый костюм на красной территории? Вероятно, ему все равно; казалось, ему ни до чего, в сущности, нет дела. Свой планшет он держал наготове.

– Я должен их забрать, мистер Хальперт.

Стащив с себя комбинезон, я протянул ему мятый ком. Он сложил его в пластиковый пакет на молнии, убрал пакет в кейс, прикованный наручниками к его левому запястью, и ввел комбинацию шифра.

– Не принимай их все разом, малыш, – сказал я.

И потерял сознание.

Сегодня ночью Чармиан принесла в мою келью особую тьму, расфасованную по дозам в плотную фольгу. Эта тьма ничем не походила на тьму Великой Ночи, на ту хищную черноту, что караулит автостопщиков и утаскивает их в Палаты, на ту тьму, что взращивает Страх. Эта темнота напоминала тени, движущиеся на заднем сиденье родительской машины дождливой ночью, когда тебе пять лет… тебе тепло… ты в безопасности. Чармиан гораздо хитрее меня, когда надо обмануть бюрократов типа Невского.