От столь жуткого зрелища меня накрыли слёзы. Я свернулась клубком на переднем сидении, пока папа пытался вывезти нас из этого хаоса. Порой я всё же глядела, что происходит. Машины часто перегораживали проезд, кругом были пробки, которых по мере приближения к границе города становилось только больше. Я выпила воды, поуспокоилась, но чувствовала, что говорить не в силах.

Неожиданно папа свернул в поле, и мы начали передвигаться вдоль границы. Я бросила на отца удивлённый взгляд, но ничего не спросила. Ехали мы так минут пятнадцать, пока не увидели пограничный пост. Перед нами стояли ещё две машины. Человек показывал пропуск, и когда охранники убеждались в его достоверности – автомобиль пропускали. Происходили эти действия достаточно быстро: на всё не более пары минут. Оттого в скором времени перед нами подняли шлагбаум, и сквозь «дыру» в защитном куполе мы выехали из города. Однако ещё бы чуть-чуть, и мы бы опоздали, ведь стражи границы сразу после того, как выпустили нас, стали собираться.

Тут же стало тихо, будто город и не бомбили вовсе. Колёса с приятным шорохом ехали по просёлочной дороге среди хвойного леса. Из-за деревьев я не могла разглядеть, что же происходит снаружи. Поэтому я развернулась вперёд и любовалась природой. Я вдруг вспомнила, что до этой поры ни разу не покидала пределов города. Так странно, что раньше я и не помышляла о том, чтобы выйти из него. Казалось, что весь мир лишь в одном месте – месте, где я жила до этого.

Красиво, – прошептала я.

Да, действительно красиво. Ты ведь впервые выехала куда-то?

Ага. А ты разве уже был за пределами города?

Был, но никто об этом знать не должен. Даже ты. Поэтому я тебе ничего не говорил.

Мой рот на замке.

В те недолгие мгновения, когда мы ехали сквозь лес, все тревоги забылись. Тогда не существовало ничего плохого, ничего страшного. Впереди ждало удивительное будущее. Мы были спокойны и болтали о всяких мелочах, словно ехали на дачу, а не убегали от смерти.

Но вот, лес закончился, закончилась и надежда. Я оглянулась назад, и город наконец стал виден. Его и правда обстреливали, причём с каждой секундой частота обстрелов увеличивалась. Кругами летали самолёты. Прогремел взрыв. Он был настолько громким, что мне заложило уши. Из-за вспышки света пришлось зажмуриться. Папа резко затормозил машину.

Мы сидели не шевелясь несколько минут. Когда пыль улеглась, а свет не ранил глаза, я вышла и посмотрела на остатки города. Ужасно. Он весь горел, а те здания, что были мне видны разрушились. Неужели все действительно погибли? Даже мама с Кириллом? А Вика и её семья? Хоть они сумели выбраться? Меня накрыло осознание того, что я больше никогда не увижу своих родных, и быть может не увижу даже Вику. Сердце бешено колотилось, дыхание перехватило, а слёзы не переставали литься. Подступила истерика. Я срывала горло, но не могла остановить свой крик. Однако даже так я услышала, что отец тоже плачет, и не меньше моего. Мы просто сидели на обочине дороги и рыдали, не осмеливаясь близко подойти друг к другу, хотя быть может объятия нам бы хоть чуточку помогли в тот момент.

Глава 2. «Дорога»

Вечно сидеть на обочине мы не могли. Через час, обессиленные, мы вернулись в машину. Ехали мы по одинокой дороге среди пустого поля. Я достала диск со старой музыкой из бардачка и поставила на проигрыватель. Рок-н-ролл помог на время забыться. Мы были опустошены, оттого молчали до самого заката. Я тогда ни о чём не думала, в моей голове лишь носились слова из песен, но я никак не могла уловить их суть или значение.

Первым молчание прервал папа:

Нам следует поискать место для палатки, – голос прозвучал мрачно.

Тут кругом чистое поле. Думаю, почти везде её можно поставить, – мой же тон был более нейтральным.

Ты права, – уже спокойнее ответил отец. Он тут же сбросил скорость и свернул в поле. Мы нашли понравившееся нам место, где было меньше всего травы, достали палатку и начали её ставить.

Это было сложно. Мне даже пришла в голову мысль, что до темноты нам не успеть. Работали мы вдвоём, но спицы постоянно выскакивали, а палатка изгибалась совершенно причудливым образом.

Еле-еле мы успели выполнить нашу нелёгкую миссию и, разложив спальные мешки приступили к ужину. Он был не самым вкусным: пришлось доедать то, что в контейнерах. Всё остыло. Мне достался рис с котлетой, а папе макароны с курицей. Костёр уже вовсю показывал свои языки, но подогреть еду мы не могли, так как вся посуда пластиковая. Зато нам было тепло и уютно рядом с потрескивающими дровами.

Ночи в конце весны холодные, поэтому перед сном мы хорошенько укутались в кофты, шерстяные носки, рейтузы и шапки. Потушив пламя, мы сразу улеглись. Свежий, чистый воздух наполнил мои лёгкие, и глаза быстро слиплись. На природе всегда хорошо спиться. Однако тревога не позволяла мне блаженно забыться. Во мне начинала зарождаться ненависть к отцу. Я знала, что это неправильно, я знала, что маму и брата спасти было нельзя, но всё же. «Это так несправедливо. Нечестно, нечестно, нечестно, нечестно…» Я вскакивала с постели несколько раз за ночь, а ближе к утру и вовсе не смогла сомкнуть веки.

Я вышла из палатки, поспав в итоге четыре часа от силы, однако сон улетучился моментально. Руки тряслись, хаос в голове всё множился, я слышала собственный пульс. Но рассвет был красив. Капли росы, собравшись на траве, причудливо сверкали на пока неярком солнце. Туман добавлял в эту картину сказочность и волшебство. Спокойствие природы заставило и меня умерить пыл, вот только вся неприязнь к отцу осталась, лишь отложенная на дальнюю полку библиотеки. Присев на корточки, я дотронулась пальцами до травы, ощутив её влажность и шершавость. В те мгновения я вглядывалась в каждый камушек, растение, песчинку и жучка, вслушивалась во все звуки ветра и птиц, улавливала ароматы цветов, свежести и земли, чувствовала прохладу и лёгкость.