– Вижу, – подтвердил Бен. – Все какое-то заросшее, но холмы и низины примерно те же, что у нас, так что разберемся.

– Земля – древняя планета, – сказала Райла. – С нынешнего момента до времен Уиллоу-Бенда тут не происходило ничего особенного: не разливались эпиконтинентальные моря, не свирепствовал ледник. Канзас-сити на западе, до него много миль. Если не считать вероятных озер, в этих краях нет крупных водоемов, поэтому вряд ли здесь водятся завроподы.

Я поднял рюкзак, просунул руки в лямки, а Райла поудобнее перехватила камеру, и мы двинулись вперед: на сей раз Бен впереди, а я сзади. Справа из кустов донесся писк, потом шорох в подросте. Наверное, какая-то млекопитающая мелочь пустилась наутек. Шустроногой живности здесь должно быть много, размером от мыши до кролика. Тут, наверное, водятся кролики. Опоссумы? Сто процентов. Может, даже белки. Прячутся от рыщущих повсюду злобных тварей, одержимых вечным голодом, а через десять миллионов лет унаследуют мир, опустевший после массового вымирания рептилий.

Бен свернул к западу и повел нас к реке. Идти было трудно, приходилось нащупывать дорогу, постоянно хотелось опустить голову, чтобы видеть, куда ступаешь, но, когда смотришь под ноги, затруднительно обозревать окрестности, а инстинкт подсказывал, что в подобном месте надо бы озираться по сторонам.

Ружье тяжелело с каждой минутой. Нести его было все неудобнее, я никак не мог приладиться к нему и постоянно думал, что стану делать, если в поле зрения объявится голодный хищник – и, конечно же, мигом рванет к долгожданной добыче. Рюкзак и без того портил жизнь, но ружье совсем меня доконало.

В паре сотен футов от нас из березовой рощицы высунулась черепаха (причем огромная, голова размером с бочонок). Заметив нас, остановилась и поморгала; мы же застыли на месте (Бен – с наполовину вскинутым ружьем).

Да, это создание напоминало черепаху, но лишь отчасти. Вместо панциря у него была броневая пластина, и оно продолжало выбираться из березняка, помаргивая глазными мембранами, шагало вразвалочку, а лапы у него были такие короткие, что брюхо едва не волочилось по земле.

Справа я услышал стрекот камеры, но оглядываться на Райлу было недосуг, ибо я продолжал рассматривать это чудище. Наконец сказал (в надежде, что не ошибаюсь):

– Ничего страшного. Это анкилозавр. Он не хищный.

К тому времени существо явило нашему взору все свои пятнадцать футов. За туловищем волочился хвост, увенчанный не кисточкой, а массивной костяной дубинкой.

Камера стрекотала без остановки. Древний броненосец остановился, рыкнул на нас, поднял дубинку своего хвоста и грохнул ею оземь.

– Будь я проклят! – охнул Бен. – Он хочет нас отпугнуть.

– Этот зверь нас не боится, – сказал я. – Он вообще никого не боится. Если на него сдуру попрет карнозавр, получит дубинкой по зубам.

Анкилозавр демонстративно отвернулся от нас и уковылял прочь. Райла опустила камеру, а Бен напомнил, что мы ищем место для лагеря.

Получасом позже мы отыскали ручей на склоне холма, прятавшийся за дубами и кленами – могучими деревьями, напомнившими мне иллюстрации к первому изданию Теннисона, где были изображены старые английские леса.

– Идеально! – восхитился Бен. – И безопасно. Здесь, в роще, к нам никакой хищник не подкрадется.

– Кстати, нельзя исключать, что мы переоцениваем кровожадность карнозавров, – предположил я. – Совсем не факт, что они с ходу бросятся в атаку, ведь мы отличаемся от их привычной добычи. Может, они побоятся к нам подойти. К тому же не сказал бы, что они тут повсюду.

– Все равно, – настаивал Бен, – лучше не рисковать. Держимся вместе, никто никуда не уходит, все проверяем и перепроверяем. Кстати, как разобьем лагерь, надо пристрелять ружья.

Мы по-быстрому устроили стоянку (простенький лагерь с двумя палатками под сенью деревьев), выкопали яму для костра, наломали сухих веток, сложили их в подобие поленницы и разобрали рюкзаки.

– Ночью дежурим по очереди, – сказал мне Бен. – Чтобы нас никто не затоптал.

Закончив с лагерем, мы занялись ружьями.

– Главное, – посоветовал Бен, – не суетись. Не напрягай мышцы сильнее, чем надо. Поднеси приклад к плечу, но слишком крепко не упирай, оставь пространство для отдачи и контролируй его, иначе приклад отскочит от плеча и вмажет тебе по подбородку. И подайся вперед, совсем чуть-чуть.

У Бена проблем не возникло: он уже охотился с крупнокалиберным ружьем, хоть и не с такой громадиной. Я же чувствовал себя несколько иначе, поскольку раньше стрелял только из мелкашки, но, памятуя советы Бена, справился вполне прилично. Первый выстрел чуть не отшиб плечо, и я попятился, чтобы устоять на ногах. Второй дался проще. Третий показался довольно обычным. Делая четвертый и последний выстрел, я даже не заметил отдачи. Мы целились в одинокую березу, и после пристрелки от нее мало что осталось.

– Неплохо, – похвалил меня Бен. – Нельзя, чтобы ружье причиняло тебе боль. Если не укротить его, если приклад сильно лупит в плечо, стрелок начинает бояться ружья и вздрагивает при каждом выстреле, а в таком случае проще запустить ружьем в того, кто на тебя бежит. Вздрогни – и с двадцати шагов промажешь по широкой стенке амбара.

– Эйза, – тихонько позвала Райла откуда-то сбоку.

Я обернулся и увидел, что она сидит на земле по-турецки: локти на коленях, чтобы не дрожал бинокль.