– Ну? – шёпотом спросил меня бригадир. – Слышите?!

Я ошалело кивнул.

– А они нет! – простонал он так же тихо.

Соседи Чингисхана по палате озадаченно замерли, искоса глядя на нас со своих кроватей. В холодном больничном свете они были похожи на вялых упырей, как их изображают в фильмах-ужастиках.

– Что вы слышите?

– Вы не поверите, но… я не готов при ваших товарищах. Давайте выйдем!

Мы вышли в коридор и уставились друг на друга. Молоденькая сестра на посту без интереса подняла на нас глаза и снова погрузилась в гаджет.

– Кто это? – выдавил я наконец.

– Не знаю, – заспешил мой начальник, – его имя и фамилия ни о чём мне не говорят! Но он видит меня насквозь! И знает то, в чём я сам себе боюсь признаться. Что вы услыхали, Миша?

– Как он это делает? Он же даже не мычит! А столько всего в голову втемяшилось…

– Что вы слышали?! – Мне показалось, что Чингисхан сейчас отвесит мне подзатыльник.

– О вас ничего, Алексей Алексеевич, – на всякий случай я втянул голову в плечи, – но он меня как рентгеном просветил! Вы поняли насчёт его жены?

– Естественно!

– Тогда идите и скажите ей… ну, сами знаете!

– Ждите меня здесь! – приказал он и быстро пошёл по коридору к выходу.

У него даже походка изменилась, стала как у новобранца. Я присел на угол дерматинового дивана разглядывать плитку пола и лихорадочно размышлять. Мимо прошаркала больничными тапками тощая бабулька с палочкой и фиолетовой перманентной химией на голове. Когда я, оторвавшись от своих бахил, машинально взглянул на неё, она подмигнула мне выцветшим глазом и послала воздушный поцелуй. Рукава её древней кофты, похожей на кольчугу, были засалены и обтрёпаны, зато на пальце болтался тусклый перстень с янтарём, а сморщенные губы оказались не только накрашены красной помадой, но ещё и обведены карандашом.

Если бы я не был так ошарашен тем, что понял о себе за одну минуту в палате, я бы, возможно, испугался этой бабульки. А так я просто зафиксировал её глазами. Понял же я, что этот больной с забинтованной головой, смущаясь, молча просил меня не обижаться на его жену и ничему не удивляться, не возмущаться и не осуждать никого, а тем более моего отца, Станислава Михайловича, инженера-электрика, который в последнее время очень стеснялся своей старушки-матери, моей бабушки, необразованной деревенской женщины. Ему пришлось забрать её к себе в город, в новую семью, после того как он развёлся с моей мамой. Бабушка говорила «ложить», «брала», «колидор», а иногда собирала пальцем подливку с тарелки. Она чувствовала себя лишней в новой семье сына и переживала, что всем мешает. А мне, хоть и люблю я бабушку, заходить в их, отца с его молодой женой, квартиру очень не хотелось.

Тут я сообразил, что пакет с апельсинами и шоколадкой до сих пор зажат в моей руке. Я встал с дивана и догнал бабусю в макияже. Исходя из того что я узнал о себе в палате Чингисхана, мне нужно было отдать этот пакет ей. Я легонько тронул её за плечо, чтобы не напугать, и, когда она повернулась ко мне, попытался улыбнуться и протянул ей пакет. Она радостно улыбнулась мне в ответ пластмассовой улыбкой, взяла его и, как мне показалось, не удивилась. Я быстро вернулся на диван. Чуть-чуть полегчало.

Итак. Чингисхан и я, мы оба слышим мысли этого человека. Почему? Вот вопрос! Почему мы слышим, а те двое – нет? Тоже неизвестно… Слышим чётко. Мало того, он знает наши мысли. По крайней мере, мои. Да и шефа тоже, судя по его реакции. Это ещё не всё. Ощущение такое, будто он, ужасаясь, не хочет чего-то нам показывать и одновременно просит, умоляет, подгоняет делать так, чтобы этого кошмара не случилось. Какого рода его ужас, я не совсем понял, однако опасаюсь, лучше бы и вовсе не понимать.

Бригадир вернулся скоро. Он сел со мною рядом на диван, как и я, упёрся взглядом себе под ноги и, немного помедлив, заговорил:

– Сдаётся мне, Миша, придётся нам для начала точно подобрать слова.

Он замолчал, как будто ожидая, что я отвечу.

– Согласен, – сказал я осторожно.

– Его жене я передал следующее: он знает, что дочка не его, а от её одноклассника Эдика Кудрявцева. Так?

– Так. Дочка Аня, двенадцати лет…

– Знает он, что жена изменяет ему с Игорем Борисовичем в том джипе-хамелеоне, который чуть не задавил вас только что. Просил ей не говорить, но знает, что не только с ним…

– Пожалуй, не стоит перечислять.

– Пожалуй. Он знает, что она не любит его, а любит Эдика, хочет за него замуж и даже не обижается, что тот называл её в детстве Булкой и лишил девичьей чести. Он так и подумал – «девичьей чести».

– Я помню, – подтвердил я.

– Дальше. Он просит её согласиться на развод, оставить себе, то есть ей с дочкой, квартиру и выйти замуж за Эдика. Когда она это услышала, она заплакала от радости и спросила меня, что ей делать. И что будет с Гавриком? Я уверил её, что с Гавриком всё будет хорошо, а ей нужно идти и звонить Эдику.