— Я думаю, что вам надо непременно извиниться перед девушкой. Нехорошо получилось. Согласитесь…

Я соглашаюсь.

Как-то боком, раздражающе, висит черное небо в ярких звездах. С ужасающим, опрокидывающим грохотом проносятся над городом бомбардировщики.

— Воздух! — истошно орет дядя Паша, бросаясь на землю.

— Ну сколько можно… — морщится акробатка Нелли.

— Уж и пошутить нельзя, — недовольно бурчит дядя Паша, вставая с земли и отряхиваясь.

Я два раза всхлипнул и разрыдался.

Акробатка Нелли нежно погладила меня по голове. Провела рукой по глазам и губам. Я жадно целовал ее прохладные пальцы.

— Нелли, я… Нелли… я так одинок… Нелли… мне грустно… Нелли… я убил свою любовь… Нелли… Нелли…

— Ничего, милый, ничего, — похлопала она меня ладонью по щеке. — Все поправимо. — И, оборотись к дяде Паше, сухо бросила: — Нам пора.

— Не смею задерживать, не смею задерживать, — засуетился дядя Паша. — Благодарю за внимание. Приятно было пообщаться. — Обхватив мои плечи, он троекратно поцеловал меня в губы. Голос его снова был развязен: — Ну, студент, помнишь, как у Пушкина Чехов писал: «На сцене три сестры и дядя Ваня»? Так что: фемина-море аниме. Не поддавайся бабам!.. Понял, студент?

Метро находилось в десяти минутах ходьбы. Еще можно было что-то изменить. Но меня вдруг охватило чувство полнейшего безразличия к собственной судьбе. «А-а», — подумал я обреченно. И все.

Мы спустились по эскалатору вниз. С первого взгляда стало ясно, что за публика здесь собралась. У белой колонны стояла заплаканная девочка. Сидел бледный старик на скамейке. Молодая девушка стремительно шла нам навстречу. Мы посторонились. Она прошла мимо.

Как это ни странно, я был абсолютно спокоен. Я принял решение. Все остальное должно было произойти само собой.

— Знаете, — признался я акробатке Нелли, — а ведь я пишу рассказы.

— Я вас не понимаю, — недоуменно глянула она. — К чему вы это?

— Нет, ну… — растерялся я. — Просто подумалось, что можно было бы сочинить про все это рассказ и назвать его: «Последний поезд метро со станции „Отчаяние“».

— Поздно, — ответила акробатка Нелли. — Все кончено.

У самого края платформы стоял водитель трамвая номер 43. Он напряженно всматривался в темный проем тоннеля.

Я подошел к нему.

— Здравствуйте. Вы тоже решили… уехать?

Он даже головы не повернул.

Подул ветер. Спустя минуту подкатил поезд. Двери отворились. Мы вошли в последний вагон.

И двери закрылись.

Ехать оказалось совсем недалеко. В какой-то момент погас свет. Радужное сияние разлилось по лицам и стенам… Затем свет снова загорелся.

Состав замер.

— Поздравляю с благополучным прибытием, — то ли в шутку, то ли всерьез сказала акробатка Нелли.

Мы вышли из метро на улицу. Здесь, судя по всему, стояла глубокая осень. Косо летел мокрый снег. У перекрестка в мегафон кричал милиционер:

— Закончили переход! Закончили! Не видите, что ли, красный горит!

— Вот это да, — сказал я, накидывая на голову капюшон куртки. — Все, как на том свете.

— Это и есть тот свет, — напомнила мне акробатка Нелли.

— Раз мы здесь, — рассудительно произнес я, — то этот свет автоматически становится для нас тем, а тот — этим.

Акробатка Нелли подняла руку, останавливая такси.

— Не старайтесь казаться умнее, чем вы есть на самом деле, — сказала она.

Мы поехали на вокзал. У билетных касс никого не было. Я взял себе кресло. Поезд отходил через десять минут. Мы прошли на перрон и остановились у вагона.

Снег перестал. Начался дождь.

— Ну ладно, — сказала акробатка Нелли. — В случае чего вы знаете, на кого надеяться.

— На кого? — не понял я.

— На Бога, милый. На кого ж еще.

— Я скоро вернусь, — сказал я.

Она медленно покачала головой.

— Вы никогда не вернетесь. Здесь нельзя вернуться.

Из дверей вагона выглянула проводница. Выкинула на платформу огрызок яблока и снова скрылась. Прошел придурок, толкая впереди себя тележку с пустыми ящиками.

— Сторонись! Сторонись! — гундосил он. — Слушаться надо шофера. Би-би-би!

Люди, спешащие на поезд, расступались.

— Пока, — сказал я как можно беспечнее. — Я отправляюсь в дальний путь, но сердце с вами остается.

Акробатка Нелли ничего не ответила.

А когда я прошел в вагон и посмотрел в окно, ее на перроне уже не было. Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Почти неощутимо тронулся поезд.

— Здорово, жопа, — раздался знакомый бас у самого уха.

Я открыл глаза и приподнялся на локтях. Рядом со мной, в соседнем кресле, сидел… дядя Паша. Естественно, абсолютно пьяный.