На радио «Эхе Москвы» как обычно говорили о политике, упомянули девяносто третий год и Белый дом.

– Мам, расскажи, как в то время жилось, ты же в то время в Москве была, – Алекс подлил в кофе молока.

– Я тогда была немного старше тебя, училась на третьем курсе МГУ, – начала мама, отпивая из своей чашки. – Тогда ещё малознакомым казались словосочетания «права человека», «свобода слова», «демократия». Но было понятно, что прогнивший «Совок» своё отжил. Мы с однокурсниками постоянно следили за новостями, ходили на митинги, стараясь разобраться, что к чему.

Бабушка твоя постоянно звонила моей однокурснице Яне на домашний, сотовые тогда мало у кого были. Спрашивала, что там да как, узнавала последние новости с митингов, жалела, что работа не даёт в Москву вырваться. Яна была москвичкой, мы через неё связь поддерживали.

– Да уж, бабуля бы там всем жару дала, – усмехнулся Алекс. – Красно-коричневым бы мало не показалось!

– Ты прав, котик, – рассмеялась мама, тряхнув собранными в «хвост» волосами. – Бабуля бы сразу пошла на штурм Белого дома, дал бы только кто ей отпуск. А для меня и многих моих друзей символом перемен стал не Белый дом, а концерт Майкла Джексона в Лужниках. – Лицо мамы приняло мечтательное, романтическое выражение. – Билеты достать было невозможно, но в день концерта мы всё равно пошли туда, и, несмотря на мерзкий московский дождь, столпились у ворот стадиона, чтобы хотя бы так приобщиться к этому великому событию.

Внезапно, как по мановению волшебной палочки, все ворота открылись, и мы, безбилетные, повалили внутрь. Дождь, мы под зонтиками, и Джексон в клубах дыма, взорвавший весь стадион. Я плакала от счастья, это казалось нереальным – здесь, у нас, в «Совке» настоящий король поп-музыки!

Ещё запомнился один из митингов в поддержку Ельцина. Был конец сентября – дождь, слякоть, ветер. Тот сентябрь вообще был отвратительным. Мы тогда с Яной пошли на Манежную. Ещё на подходе к Манежке слышалась музыка – не совковая, а «иностранная», «заокеанская». Повсюду радостные взгляды, улыбки, ожидание чего-то нового, неизведанного. Бросались в глаза плакаты «Борис, ты прав!», «Ельцин, грузины за тебя». Где-то пели песни, играла гармонь, симпатичный парень читал в мегафон стихи – критикующие Хасбулатова, Руцкого.

Яна говорит: «О, я же его знаю». Протиснулись ближе, он убрал свой мегафон, разговорились. Игорь, так звали этого парня, был настроен решительно, говорил: «Наконец-то мы покончим с красно-коричневыми, настоящую демократию построим!».

Когда народ тронулся, я поразилась тому, как нас много, аж дух захватило, и комок в горле встал! По Тверской к Моссовету мы с Игорем и Яной пошли, взявшись за руки. Всё-таки, очень важно ощущать, что ты не один, что рядом люди, которые поддерживают те же демократические ценности, что и ты.

Первые шеренги шли, сцепившись локтями, во всю ширину улицы, за ними «Союз солдатских матерей», кто дальше уже не помню, помню, что было много знамён, плакатов и улыбок.

Выступающих я особо не слушала, просто дышала атмосферой свободы, надежд на перемены. Игорь и Яна спорили, уже не припомню о чём…

– Расскажи про Белый дом лучше, – Алекс подпёр руку щекой и приготовился слушать ещё не менее часа, тема политики всегда была ему интересна.

– Да что там особо рассказывать, – мама с сожалением поморщилась. – Тогда ещё нормальных фотоаппаратов не было, фотографировались на допотопную Янину «мыльницу». У меня до сих пор сохранились где-то те старые фото – мы с однокурсниками стоим на Горбатом мосту, а за нашими спинами дымятся чёрные окна Белого дома.

– Покажешь? – Алекс допил кофе, и приподнялся со стула.

– Да, пойдём, – мама тоже встала. – Кстати, ты ведь помнишь, что сегодня вечером обещала приехать бабуля?

– Как такое забудешь, – улыбнулся Алекс, и они с мамой отправились смотреть старые фото.

«Интересно, чем сейчас занята новенькая», – подумалось почему-то Алексу. Он встряхнул волосами, и выкинул эти мысли из головы. Вот ещё, будет он думать об этой «ватнице».

Бабуля, ценящая в женщинах непредсказуемость и загадку, приехала только на следующее утро.

Приезд её, как, впрочем, любой из её приездов, был полон шума, бурных восклицаний, падающих из необъятной сумочки принадлежностей женского туалета и конечно же, безудержного тявканья чихуахуа Мимозы, одетой в розовую курточку.

– Анютка! Алекс! Как я по вам соскучилась! – не выпуская из рук истошно тявкающую Мимозу и пухлую красную сумку, бабушка предприняла попытку обнять маму, надевшую к приезду дорогой гостьи нежно-голубое платье, и взлохмаченного сонного Алекса в домашних трусах.

Потом махнула рукой, чуть не задев маму по голове, вручила любимому внуку и сумочку, и собачку, и, наконец-то, обняла не менее любимую единственную дочь.

– А мы-то как соскучились, ты у нас уже полгода не была, скоро забудем, как ты выглядишь – не размыкая объятий, мама повела бабушку на кухню, Алекс с сумочкой и Мимозой поплёлся следом.

– Меня забыть невозможно, – в унисон тявканью Мимозы зловеще хихикнула бабушка. – А где Олег?

– Отец в командировке, – довольно ухмыльнулся постепенно просыпающийся Алекс, поправляя курточку ну на бабушкиной питомице.