Я называю это колодцем миров по названию старого ужастика писателя по имени Генри Каттнер [128] , и на самом деле я его не нашел. Я провалился в него.

Расскажу тебе эту историю, как смогу.

Я, Адриан Боудич, родился в Род-Айленде. Я был способен к математике и любил читать, ты это знаешь… Однако мне было наплевать и на школу, и на моего отчима, который бил меня, когда в его жизни что-то шло не так. А это случалось часто, поскольку он сильно пил и не мог удержаться ни на одной работе больше нескольких месяцев. Когда мне было семнадцать, я сбежал от него и отправился на север, в Мэн. Будучи крепким парнем, я попал в бригаду лесозаготовителей, которая работала в графстве Арустук [129] . Это было в 1911 году, как раз когда Амундсен добрался до Южного полюса. Помнишь, я говорил тебе, что был простым дровосеком? Это сущая правда.

Дровосеком я проработал шесть лет. Потом, в 1917 году, в наш лагерь явился солдат, сообщивший, что все здоровые мужчины должны зарегистрироваться для призыва в почтовом отделении Айленд-Фоллс. Несколько парней помоложе, включая меня, забрались в грузовик, но мне вовсе не хотелось становиться частью военной машины где-нибудь во Франции. Я решил, что в этой машине и без меня достаточно пушечного мяса, поэтому сказал «пока» ребятам, когда они выстроились в очередь на регистрацию, и забрался в грузовик, направляющийся на запад. Я оказался в Джейнсвилле, недалеко от того места, где мы сейчас находимся, и записался в бригаду лесорубов. Когда работа там закончилась, я перебрался на вырубку в графство Сентри, который теперь стало графством Аркадия. В наше графство.

Работы здесь было немного, и я думал о том, чтобы двигаться дальше, может быть, в Вайоминг или Монтану. Моя жизнь была бы совсем другой, если бы я сделал это, Чарли. Я бы прожил нормальную жизнь, и мы бы никогда не встретились. Но в Баффингтоне, где сейчас находится заповедник, я увидел табличку с надписью «ТРЕБУЕТСЯ ЗЕМЛЕМЕР». Ниже было то, что мне показалось очень подходящим: «ДОЛЖЕН РАЗБИРАТЬСЯ В КАРТАХ И ЛЕСАХ».

Я пошел в окружной офис и, прочитав несколько карт — широту, долготу, высотность и тому подобное, — получил работу. Сынок, я чувствовал себя человеком, который свалился в кучу дерьма, а вынырнул оттуда с розой в зубах. Я должен был проводить каждый гребаный день, бродя по лесу, сжигая валежник и нанося на карту старые просеки, которых было очень много. Часть ночей я проводил с семьей, которая приютила меня, а остальное время ночевал под звездами. Это было здорово. Бывали времена, когда я по нескольку дней не видел ни одной живой души. Это подходит не всем, но мне нравилось.

Осенью 1919 года в один из дней я оказался на Платановом холме, в том месте, которое тогда называлось лесом Сентри. Здесь уже стоял городок Сентри-Рест, но на самом деле это была просто деревня, а Сикамор-стрит заканчивалась у реки Литтл-Рампл. До постройки моста — первого моста — оставалось еще по крайней мере пятнадцать лет. Район, в котором ты вырос, появился только после Второй мировой войны, когда солдаты вернулись домой.

Я шел по лесу, где сейчас находится мой задний двор, продирался сквозь заросли кустарника и искал грунтовую дорогу, которая должна была быть где-то впереди, не думая ни о чем, кроме как о том, где в этой глуши молодой человек может выпить. Только что я гулял под солнцем, а в следующее мгновение оказался в колодце миров.

Если ты посветил фонариком между досками, то знаешь, как мне повезло, что я не разбился. Там нет перил, а ступени вьются вокруг крутого обрыва — его высота около ста семидесяти пяти футов. Стены там выложены камнем, если ты заметил. Колодец очень старый. Одному Богу известно, сколько ему лет. Некоторые камни выпали и свалились на дно, там их целая куча. Падая в сторону обрыва, я выбросил вперед руку и попал как раз в то место, откуда выпал камень. Оно было не шире трех дюймов, но этого было достаточно, чтобы ухватиться. Я прижался спиной к изгибу стены, глядя на дневной свет и ярко-голубое небо, мое сердце билось, казалось, со скоростью двести ударов в минуту, пока я гадал, во что, черт возьми, вляпался. Конечно, это был не обычный колодец — в обычном не бывает ступенек, ведущих вниз, и каменных блоков по стенам.

Когда я смог отдышаться — трудно дышать нормально, когда ты только что чудом не разбился насмерть в какой-то черной дыре, — так вот, когда я отдышался, я снял с пояса электрический фонарик и посветил вниз. Я ни черта не видел, но слышал шорохи, значит, там было что-то живое. Я не волновался, в те дни я всегда носил на поясе пистолет в кобуре, потому что в лесу было небезопасно. Беспокоиться приходилось не столько о животных — хотя тогда здесь были медведи, и немало, — сколько о людях, особенно пьяных, но я не думал, что в той дыре был самогон. Я не знал, что это может быть, но отличался любознательностью и был полон решимости посмотреть.

Я поправил свой рюкзак, который съехал со спины, когда я упал на ступеньки, и начал спускаться вниз. Вниз и вниз, круг за кругом. Колодец миров имеет глубину сто семьдесят пять футов и сто восемьдесят пять каменных ступеней разной высоты. В конце его находится туннель с каменными стенами — или, может быть, лучше назвать его коридором. Он достаточно высокий, чтобы ты, Чарли, мог пройти по нему, не пригибаясь.

У подножия лестницы было грязно, но когда я прошел немного дальше — теперь я знаю, что длина этого туннеля составляет чуть больше четверти мили, — пол стал каменным. Шелестящий звук становился все громче, как шум бумаг или листьев, разносимых ветерком. Вскоре этот звук был уже у меня над головой. Я посветил фонариком и увидел, что потолок покрыт самыми большими летучими мышами, которые мне когда-либо встречались. Размах крыльев у них, как у грифа-индейки [130] . От света они зашуршали еще сильнее, и я быстро опустил фонарик, не желая, чтобы они летали вокруг меня. Мысль о том, что они задушат меня своими крыльями, вызвала у меня то, что моя мать называла фантодами [131] . Змеи и большинство насекомых меня нисколько не пугали, но я всегда испытывал страх перед летучими мышами. У каждого есть свои фобии, правда?

Я шел все дальше и дальше, по крайней мере, милю, и мой фонарик начал гаснуть — ведь в те времена не было батареек «Дураселл». Иногда над головой висели гроздья летучих мышей, а иногда нет. Я решил вернуться, пока не остался в темноте, и как раз в этот момент мне показалось, что я вижу впереди отблеск дневного света. Выключив фонарик, я действительно разглядел свет.

Я направился к нему, думая, где могу оказаться. Мне представлялось, что это был северный берег Литтл-Рампл, потому что я вроде бы шел на юг, хоть и не был в этом уверен. Я шел к этому свету, и в тот момент, когда я был уже близок к нему, со мной что-то случилось. Я не могу описать это как следует, но должен попытаться на случай, если ты решишь пойти, так сказать, по моим стопам. Это напоминало головокружение, но было чем-то большим. Казалось, Чарли, что я превратился в призрака, мог смотреть на свое тело сверху и видеть его насквозь. Я как будто стал бестелесным и, помню, подумал тогда, что на самом деле все мы на этой земле просто призраки, пытающиеся поверить, что у нас есть вес и место в мире.