— А сколько нужно, милая Мария Павловна? — елейным голосом произносит Максим.

— Нисколько! Я завтра все отдам! — пытаюсь вклиниться в их разговор.

— Две пятьсот! — тут же ляпает бабака, с любопытством рассматривая Максима.

— Держите, милая Мария Павловна, пять. У меня мельче нет. Но там может еще на что-то надо? — достает из кармана пятитысячную купюру, бабка тут же сгребает ее своими цепкими пальчиками и прячет в карман потертого пальто.

— Конечно надо! Вон, стояк менять собрались! И свет на улице не горит! — щебечет она.

А я стою пораженная. И очень хочу спорить, но понимаю, что у меня совершенно нет сил. Можно я просто покричу чаечкой. Звучно, протяжно. Но сил нет даже на это. Макс бросает на меня короткий взгляд, хмурится.

— Вы идите, Мария Павловна. Идите, — провожает он ее почти насильно, потому что бабка решает вдруг посвятить Макса во все проблемы нашего дома. Я не хочу это слушать, ухожу на кухню, оставив открытой дверь. Толку закрывать? Он же начнет сейчас звонить, а у меня нет сил спорить.

Захожу на кухню и встречаю Настю с огромными глазами. О нет! Только не это!

На столе перевернут томатный сок прямо на мои документы!

— Мамочка, прости, я нечаянно! — смотрит на меня виновато. А я понимаю, что это последняя капля! Я больше не могу! Приваливаюсь к стене, все плывет, и я бессильно съезжаю вниз, почти теряя связь с реальностью.

— Мамочка! Мамочка! — слышу голос дочери.

Почему он такой испуганный? Что случилось? Открываю глаза, натыкаюсь на огромные глазенки Лисички, полные слез. — Мамочка, — плачет она, прикладывая холодные ладошки к моему лбу.

— Ты замерзла! — слабо шепчу я. — У тебя руки ледяные!

— Нет, мамуль, это ты горячая очень! У тебя температура! — всхлипывает она. Надо градусник!

— Да все нормально! — пытаюсь я встать.

Господи! Как я оказалась на полу?

— Стоп! — звучит командный голос надо мной. — Сядь назад!

На кухню заходит Макс.

— Мам, а кто это? — с любопытством спрашивает Настя.

— Не узнала меня, Лисичка? — усмехается он. — А так? — в его руках появляется та самая треуголка, он надевает ее на голову и изображает свою озорную пиратскую улыбку.

— Джон Воробей! — вскакивает радостно Настя. — А чего ты такой странный?

— Я просто сегодня обычный! Чтобы никто больше не догадался, что я из сказки!

— Джон, а ты на маме когда женишься? — требовательно прищуривается.

— Как только мама согласится! — разводит он руками.

— Надо побыстрее! Видишь, мама заболела! Ее лечить надо! Срочно!

— Нет! Не надо! — протестую я. — Все нормально со мной, — пытаюсь снова встать.

— Тихо! Сиди! — Макс наклоняется надо мной, прикладывает руку ко лбу. — О-о-о! Закипела головушка, да?

— Так! Я…, — кое-как встаю, перед глазами плывет, хвастаюсь за стену для опоры.

— Тихо! Допрыгалась уже! Иди сюда!

— Нет! Не смей! — но протесты мои никого не волнуют. Сильные мужские руки подхватывают меня, как маленькую. Перед глазами опять плывет, только поэтому я хватаюсь за его крепкие плечи, утыкаясь носом в мужскую шею. От его запаха голова кружится еще сильнее.

— Настя, куда маму уложить, показывай!

— Сюда! На диван! — бежит впереди моя крошка.

И вот я уже лежу на подушках, укутана теплым пледом, в руках у меня малиновый чай, а на кухне я слышу голоса:

— Так тебя зовут Максим, а не Джон Воробей? И ты не пират? — доносится голос Насти.

— Ну не совсем так! В обычной жизни я Максим, но иногда я превращаюсь в Джона Воробья.

— А как это? Что нужно, чтобы ты превратился?

— Твое желание. И мое. Если ты сильно захочешь, я снова стану пиратом.

— Ух ты! А если я уже хочу?

— Нет. Сегодня нам надо вылечить маму. Где у вас лекарства, показывай!

Шуршат там чем-то, шепчутся. Мне так неловко, и я не знаю, что делать. Но все еще раскалывающаяся голова не позволяет думать здраво. Хочется просто свернуться под одеялом и спрятаться от всех проблем. Так я и поступаю.

Только начинаю уплывать в сон, как меня будит голос дочки:

— Мам! Мам! Проснись!

— А, что такое?

— Давай температуру мерить! Мы термометр нашли!

— М-м-м! А можно я просто полежу! Не трогайте меня, пожалуйста! — со стоном зарываюсь глубже в одеяло.

— Нет уж, вставай, моя королева! Будем тебя лечить! — присаживается рядом с диваном Максим.

Это так непривычно видеть в моей квартире мужчину, да еще быть перед ним такой беспомощной. Хочется встряхнуться, но мне реально плохо, поэтому сил на браваду просто нет.