Природа здесь восхитительная, проживши почти целое лето, я увидел столько нового и интересного в области ботаники, зоологии и минералогии! Деревья здесь почти все чем-нибудь отличаются от российских. А ты бы посмотрел, какие здесь великолепные бабочки, так прямо ах, да и только! Есть бабочки величиной почти в четверть листа бумаги, пауки – с хорошую сливу или небольшое яблоко. Только змей вот очень много и почти все ядовитые.

Сопки или горы бывают до полутора вёрст в вышину, но такие от нашего села довольно далеко, около 20 вёрст, прямо же около нашего дома есть сопка так сажен 300–400 в вышину, я на неё часто лазаю. А с противоположной стороны дома, верстах в двух или полутора, залив. До настоящего моря от нас 6 или 7 вёрст. Да и залив-то этот не маленький: поперёк восемь вёрст.

Теперь ты просишь меня написать об ученье, сейчас напишу.

Мне представляется три выхода: 1) это пятая группа здешней школы второй ступени, сюда я могу попасть во всякое время и безо всяких экзаменов; 2) это Владивостокский техникум, куда я уже подал заявление, но попасть смогу только тогда, когда мама будет служить, иначе не хватит денег меня содержать во Владивостоке; 3) это Владивостокский рабфак (рабочий факультет), куда я тоже думаю попасть и куда мне больше всего хочется попасть, потому что я, кроме содержания и квартиры, буду ещё получать 24 рубля золотом. Не знаю, куда удастся попасть.

Ну, пока до свидания, твой Б. Алёшкин. Крепко целую тебя и Костика.

P. S. Записку, приложенную здесь, пожалуйста, передай Диме Степанову и кланяйся всем знакомым и моим товарищам. Проси их мне писать. Между прочим, мой папа – только начальник мобилизационного отделения».

Однако в то время в селе Шкотово, как и на всём Дальнем Востоке, не всё обстояло так красиво и просто, как это вначале показалось Боре, и, хотя в письме дяде он об этом и не писал, следует всё же рассказать.

Через несколько дней после приезда Бориса в Шкотове произошло событие, которое подтвердило только что сказанное нами.

В это время семья Алёшкиных квартировала в доме Писновых, занимая две маленькие комнаты и крошечную кухоньку. Для шести человек, из которых теперь состояла семья Якова Матвеевича, эта квартира была мала и очень неудобна. И если младшие ребятишки спали на одной солдатской кровати вдвоём в той же комнате, где на такой же койке спали и родители, то Люся и Борис-большой должны были спать вместе в другой комнате, причём последнему пришлось спать на полу, так как вторую кровать в эту комнату втиснуть было невозможно, в ней ведь стоял ещё и обеденный стол.

Получив известие о предстоящем приезде старшего сына, Алёшкин добился разрешения поселиться в той же казарме, в которой размещался и военкомат. Казарма эта в прошлом предназначалась для размещения семей офицерского состава полка, в своё время расквартированного в селе Шкотово. Во время Гражданской войны и интервенции Дальнего Востока японцами эти казармы много раз переходили из рук в руки самых разнообразных воинских подразделений, и потому большей частью были разрушены. К числу немногих более или менее сохранившихся относилась та, в которой находился военкомат, он занимал менее четверти помещения. Остальные квартиры пустовали. Конечно, все они требовали ремонта, но не очень значительного. Одну из таких квартир, состоявшую из двух больших комнат и такой же большой кухни, разрешили занять Якову Матвеевичу.

Ремонт квартиры он производил сам с помощью красноармейцев из военкомата, а с приездом сына – и с его помощью.

Ремонт был закончен: вставлены стёкла в окнах, побелены стены и потолки, поправлен и покрашен пол, починены замки в дверях, поправлена электропроводка. Уже был намечен день переселения. Закончив окончательную уборку квартиры, отец и Борис поздно вечером, уставшие и голодные, пришли домой и, поужинав, приготовились хорошенько выспаться перед переездом, намеченным на следующий день.

Но вдруг в дверь постучал красноармеец и, сказав, что Алёшкина срочно вызывает военком, скрылся в темноте. Отец быстро надел форму и выбежал из дому.

Анна Николаевна, или мама, как её с первого дня стал называть Борис, а теперь будем называть и мы, поёжилась и сказала:

– Ну, опять папе ночь спать не придётся.

– А что случилось? – встревожился мальчишка.

– Да ничего особенного, просто где-нибудь недалеко отряд хунхузов появился, вот теперь всех военнослужащих и будут держать в военкомате в боевой готовности…

Боря, конечно, не знал, кто это – хунхузы. Мама, уложив ребятишек спать, уселась рядом с ним на полу на полушубке, служившем ему постелью, и стала рассказывать:

– Хунхузы – это группа, отряд китайцев, нанятые кем-либо из китайских генералов для того, чтобы собирать дань с тех соотечественников, которые живут в России, в тайге, и выращивают мак, чтобы добывать опий. Курение опиума – это бич Китая, но опий в то же время – и очень прибыльный товар: фунт опия стоит дороже, чем фунт золота. Некоторые китайцы нелегально переселились из своей страны сюда, на Дальний Восток, особенно в Приморье, в уссурийскую тайгу, где много свободной земли и где их трудно достать китайским чиновникам, облагающим этот промысел большими налогами. Переселение это происходило и при царском правительстве, ну а после революции, когда здесь господствовала интервенция, такое переселение производилось прямо в массовом масштабе. Происходит оно и сейчас, хотя и в меньших размерах, ведь пограничная служба ещё налажена плохо. Начальники китайских провинций не могут примириться с тем, что такой значительный доход ускользает из их рук, вот они нанимают и посылают к нам всяких головорезов, а те, видимо, имеют какие-то сведения, потому что довольно безошибочно находят китайские заимки, запрятанные иногда в самой глубокой тайге, и, являясь на такую заимку, применяя угрозы и пытки, вытягивают с её владельца не только обусловленный их китайским законом налог, но иногда и весь имеющийся опий. Эти разбойники хорошо вооружены и пристрелить сопротивляющегося хозяина им ничего не стоит. Некоторая часть хунхузов после летних набегов не уезжает за границу, а остаётся здесь и иногда нанимается на какую-нибудь работу, пряча в укромных местах оружие, ну а летом присоединяются к прибывшим из-за границы и вновь участвуют в грабежах. Царское правительство не вело с хунхузами регулярной борьбы, не было для этого необходимых вооружённых сил, а главное, хунхузы, кроме китайцев да корейцев, никого не трогали, на русские сёла они почти не нападали и если и случались стычки с русскими, то только в том случае, когда русские заступались за владельца заимки. Ну а во время интервенции они здесь хозяйничали совершенно безнаказанно. После того как Приморье стало советским, власть народа хоть и борется с теми, кто выращивает и продаёт опий, но не может позволить, чтобы в её стране хозяйничали разбойные отряды. Это стало особенно нетерпимым теперь, когда к этим китайским отрядам зачастую присоединяются, а иногда становятся и во главе их, удравшие за границу белобандиты. Тем более что теперь эти отряды нападают не только на китайцев, выращивающих мак, но и на мирные корейские деревни, и даже на небольшие русские поселения, и не только грабят китайцев, но зачастую убивают и русских людей: учителей, председателей сельсоветов и других. Вот когда такой отряд появляется где-нибудь вблизи, и мобилизуют всех военных, комсомольцев и партийцев, чтобы дать им отпор. Правда, пока на Шкотово хунхузы нападать не решались, но, кто их знает, может быть, и решатся… Когда здесь находилось много партизан и ещё стояли красноармейские части, хунхузы почти не появлялись, ну а теперь партизан распустили по домам, демобилизовали красноармейцев, и более или менее крупные гарнизоны находятся в крупных городах, поэтому хунхузы с группами белобандитов бродят по районам Приморья всё чаще и чаще. На их поимку и уничтожение посылают воинские части, отряды ЧОН (части особого назначения), сотрудников ГПУ, милиционеров, но поймать удалось мало. Наверно, в среде местных китайцев они имеют хороших осведомителей. Ну а когда весть о появлении такого отряда доходит до уездных властей, то на некоторое время мобилизуют всех, кто может принять участие в отражении их нападения, прежде всего, военнослужащих…