Оник говорил долго, легко и правильно, но женщины смотрели не на него, а на молчащего Георгия и к Георгию обращали свои жалобные вздохи.

Он понимал тщету их горя. Но понимал и то, что для стариков оно было настоящим горем. На него смотрели глаза скорбной тревоги.

Крупная старуха с толстыми бровями и черными усиками бесцеремонно сказала неумолкающему Онику:

— Тебя послушали. Посмотрим, что другой скажет.

Георгий жалел этих женщин. Он хотел бы бережно и любовно внушить им убеждение своего сердца и разума. Невозможность этого его раздражала.

— Чем я вас могу утешить? — сказал он. — Пообещаю, что мы свернем работы, бросим все, что сделано, и уйдем отсюда? Вы знаете, что я не могу вам этого сказать. Не в моей это власти, и не хочу я этого. А скажу я вам одно: так надо.

Мастер Амо решил положить конец этой беседе.

— Женщины, вы что, с ума посходили? Рассыпайтесь по своим делам! — неожиданно властным голосом распорядился он, выйдя из машины.

Старухи, от века покорные мужскому окрику, завздыхали, зашевелились, и кольцо их вокруг Георгия распалось.

— А что нам делать, — уже буднично-сварливо отозвалась одна из них, — и не поговорить? И не спросить?

— У своего исполкома спрашивайте. Тысячу раз вам все объясняли. При чем тут инженер, понимаешь, глупые женщины… Инженер что вам сделает…

Женщины разбрелись. Прялка на ходу закружилась в руках высохшей старухи, другая защипала клок шерсти, вытащенный из кармана, третья подхватила с земли сопливого малыша.

Кто-то выкрикнул уже без сердца:

— Другого места для моря не нашли… Одна наша деревня осталась…

— Вот я вас! — напутствовал их мастер Амо. — Это такой народ, им ноготь покажи — голову оторвут.

За деревней тянулись длинные обшарпанные сараи с маленькими окошечками. Со стороны сараев бежал человек и махал шапкой.

— Сельсовет здешний, Ванецян, — объяснил дядя Амо.

Председатель сельсовета, запыхавшись, подошел к машине. Георгий открыл дверцу. Ванецян оглядел всех поочередно. Начальства выше Георгия в машине не было.

— Товарищ инженер, плохо дело. Не переселяют нас.

— За это я не беспокоюсь, — сказал Георгий, — это дело горсовета. А вот не вижу, чтоб вы сами готовились.

— Сами мы что можем сделать…

— Кладбище хотя бы перенести. Могилы водой заливать не будем. Мне это не нужно, чтоб караван гробов по воде поплыл.

— О, трудный вопрос, — покрутил головой Ванецян.

— А я не говорю, что легкий.

— Неужели могилы размоет? — заинтересовался Оник.

— Обязательно. Грунт ведь потревоженный. Все придется перенести.

— Тяжелый вопрос, — еще раз повторил председатель.

— Что оно, такое большое, ваше кладбище?

— Оно не большое. Оно старое.

Кладбище стояло на пригорке, в тесном соседстве с деревней. Почерневшие от времени кресты, старинные каменные надгробья, едва заметные холмики — все незыблемое, древнее и тихое.

— Может, камнями завалить, товарищ инженер? — спросил Ванецян. — Нельзя?

Он прошел на край кладбища, к большим серым плитам, на торец вставленным в землю. Выбитые на камне готические армянские буквы поросли темным лишайником.

— Весь мой род тут. Мать. Сын старший тут. — Он коротко махнул рукой. — Как я буду их копать?

— Мы дальше не поедем? — спросила Эвника.

И Георгий вдруг понял, что их первое путешествие ей не совсем по душе.

Ванецян проводил их до машины, поглядывая на мастера Амо.

— А что мы еще должны сделать, товарищ инженер?

— Не знаю, — пожал плечами Георгий, — вообще исполком горсовета вами занимается.

Амо деликатно тронул Георгия за рукав:

— Насчет деревьев как будет?

Он протянул руку, отмечая указательным пальцем зеленые курчавые островки, раскинутые по всей долине.

Это тоже был нелегкий вопрос. На дне будущего моря росло около двухсот стволов. Заливать их водой ни в коем случае нельзя. Умирающие без доступа воздуха деревья начнут гнить. Они отравят воду. В таком водоеме никогда уже не заведется рыба. Да и людям отравленная вода не сулила ничего хорошего.

Не так уж трудно было бы спилить деревья. Но вот корневища — с ними было посложнее, их все до одного полагалось выкорчевать. А это уж совсем чертова работа…