В сплошном сигаретном дыму, под оглушительный свист, стриптизерша выскочила как черт из табакерки. В полной сталкерской экипировке: тяжелых ботинках, зашнурованных почти до колена, защитных штанах и куртке, черной бандане – в ней не было ничего женственного. Звериная грация и упрямо сжатые алые губы – неприступная и оттого еще более желанная.

Гремел тяжелый рок, постепенно освобождая девушку от верхней одежды. Скупо, ни одного лишнего движения – она раздевалась так, что стихли и голоса, и свист. Сотня глаз, подогретых спиртным, не отрывали взглядов от помоста. За курткой обнаружились крепкие плечи, плоский живот. Когда в зал черной вороной полетел кожаный бюстгальтер, словно высокой груди с торчащими бусинами темных сосков стало в нем тесно – зал исторг мучительный утробный вой, как голодное чудовище перед стремительным броском.

В руках у стриптезерши неожиданно возникла потертая, так хорошо знакомая многим сталкерам фляга – именно такая, видавшая виды, с погнутым боком и обшитым кожей днищем. Девушка запрокинула голову и струи воды, задерживаясь на торчащих сосках, срывались на живот, катились вниз, теряясь в кожаных стрингах.

Единственной, кого абсолютно не интересовало, в какой позе стриптезерша снимает с себя одежду, была Ника. Она смотрела на то, как из полуоткрытого рта Глухаря, застывшего напротив вполоборота, тянется тягучая нескончаемая слюна. Смотрела и не могла оторваться. Наверное – ползи по стене таракан, он также притягивал бы взгляд. Но, скорее всего, не вызывал бы такого мерзкого чувства.

Пытаясь избавиться от волны отвращения, постепенно накрывавшей ее с головой, Ника прижала к боку руку – там, в уютной кобуре покоился ПМ – первый, но не единственный подарок Красавчика.

– Ты левша, это прикольно, – всякий раз говорил он, вывозя девушку в ближайший лесок на импровизированное стрельбище. Красавчик от души веселился, наблюдая за тем, как она училась стрелять из подаренного пистолета. – Левша – сюрприз для врага. Ты главное, меньше переживай, когда жмешь спусковой крючок. Пусть пуля за тебя поволнуется.

Вот так. Теперь Красавчик там, в мышеловке, ждет от нее помощи. А она сидит в баре, помахивая белым платочком вслед уходящему поезду: время идет и каждая секунда может стать точкой невозврата.

– Хороша Лялька, – Глухарь, наконец, развернулся и потянулся за бутылкой водки. – Вы ведь подружки. И как она, вообще? Я имею в виду в жизни? Такая же… горячая?

Да, местная звезда стриптиза считается ее единственной подругой. Их познакомил Красавчик год назад, чтобы помочь Нике прийти в себя после того случая. Вот уж поистине: кого терпеть не могут мужики, того любят женщины. Лялька хорошо к нему относилась, однако предпочитала держаться подальше. Вполне возможно, что-то у них и было, но Нике не хотелось знать ответа на этот вопрос.

Да, и в обычной жизни Лялька производила такое же впечатление – брутальной и независимой женщины. Но Глухарю об этом говорить не хотелось.

– Сколько он сможет продержаться в мышеловке? – спросила Ника, оставив его вопрос без ответа.

– Смотря, какая мышеловка, – без зазрения совести пояснил Глухарь. – День. Два. Максимум пять. Кто это выяснял?

– Глухарь, – девушка вскинула на него больные глаза, – забудь про все. Что было, что будет. Помоги ему. Ты ведь человек. Тебе зачтется, – и добавила обреченно, ловя ускользающий, как рыба в проруби, взгляд. – В конце концов, меня проводи! Я пойду с тобой!

Минута, если не больше, он таращился на нее. Потом вдруг запрокинул голову, обнажив свободную от волос шею, и захохотал. Кадык заходил ходуном, в горле что-то булькало.

Ника машинально прижала пригревшуюся на боку кобуру. Неожиданно сильно, до дрожи, захотелось выхватить ПМ и разрядить весь магазин, все восемь патронов прямо в горло, колыхавшееся от смеха.

Будто вняв ее чувствам, Глухарь успокоился. Вытирая выступившие на глазах слезы, он хмыкал, вспоминая причину веселья.

– Баба в Зоне… Сказала тоже – баба в Зоне, – давясь от смеха, повторял он. – Додуматься надо. Вряд ли во всей Зоне сыщется хоть одна. Я, конечно, не имею в виду мертвяков, оставшихся там от прежней жизни. Повести бабу в Зону… на подобное даже такой говнюк как Грек не пойдет…

– Глухарь…

Ника не заметила как у стола возникли двое сталкеров, изрядно поднабравшихся и, по всей видимости, разгоряченных стриптизом.

– Слышь, Глухарь, – тот, что был покрепче и потрезвее не отрывал от Ники прямого и откровенного взгляда. – Твоя девушка, Глухарь?

– Не-а, – пожал плечами Глухарь. – Не моя. Ничья теперь. Бери, если хочешь.

– И возьму. – Тот, что был пониже и пьянее, сделал шаг и положил тяжелую руку Нике на плечо. – Пошли, что ли. Имей совесть, девушка. Мы тут люди, между прочим.

– Убери руку, – медленно процедила она.

– Не слышу? – Сталкер наклонился к ней.

По-хозяйски лежащая на плече рука давила. Но более всего пугала духота, что стянула горло удавкой.

Той самой удавкой.

Ника не стала повторять дважды. Тяжело, вложив в удар всю силу, снизу вверх, как весь год отрабатывала на оранжевом боксерском мешке, что свисал с потолка в одинокой, оставленной без присмотра квартире, Ника ударила парня в лицо. Привычно заныли костяшки пальцев. В ушах как оценка три с минусом прозвучал голос Красавчика: "Завалила руку, завалила".