– Забери документы и оружие, – хрипло сказал Игнатьев. Сергей кивнул. Как ни странно, прикосновение к погибшему не вызвало у него ни малейшей брезгливости. Снял кобуру с ТТ, планшет, из карманов извлек документы, какую-то фотографию, портсигар из оргстекла и алюминия. Протянул все это Игнатьеву. Тот забрал бумаги и портсигар, а от оружия отказался, у самого, помимо нагана, трофейный вальтер имелся, так что Сергей, не мудрствуя лукаво, прицепил увесистую кобуру себе на пояс.

– Похоронить бы надо…

– Потом. Надо искать остальных – было четыре купола.

Второй парашют обнаружился метрах в ста, на земле. Однако при попытке к нему подойти они все едва не попали под раздачу. Загремели выстрелы из нескольких пистолетов, и Сергей рефлекторно присел, когда пуля разворотила кору в сантиметре над его головой. В животе сразу родился позыв замаскироваться под кустиком и срочно сбросить шлаки, но, усилием воли подавив это несвоевременное желание, он в перекате ушел под прикрытие здоровенного пня-выворотня и, высунув ствол СВТ, дважды пальнул в белый свет, как в копеечку.

Рядом тяжело бухнула винтовка – раз, другой… Боец, приданный им в усиление, стрелял не слишком быстро, мосинка – не пулемет, однако внимание отвлек. Пользуясь моментом, Сергей высунулся, ловя на мушку мелькающую среди ветвей темную фигуру, но выстрелить не успел. Кто-то заметил его раньше и выстрелил, на этот раз куда точнее, чем с первой попытки.

Руку дернуло, сбивая прицел, боль пришла секундой позже. Сергей нырнул обратно в свое укрытие, рефлектор-но ухватился за место удара и ощутил под рукой что-то липкое и теплое. Посмотрел на пальцы – кровь… И в этот момент до него наконец дошло по-настоящему, что здесь не компьютерная игра, где ты неуязвим априори, и что пройди эта пуля чуть в стороне – все, хана! Умом понимал и раньше, но сейчас реальность происходящего зашкалила и пробрала до печенок. У-у, как больно. И как неохота навсегда остаться здесь, а хочется вернуться домой, пускай даже и без бабок!

– Эй, вы, уроды! – голос Игнатьева, перекрывающий шум боя, разом выдернул его из попытки закуклиться и оградиться от реальности в нормальную жизнь. – Вы что, сдурели? Прекратить!

Несколько оборотов на великом и могучем, подтверждающих национальную принадлежность, явно оказалась к месту. Стрельба немедленно прекратилась, и с той стороны раздалось неуверенное и одновременно злое:

– А вы кто?

– Мы русские. А вот вы что творите, летуны недоделанные?

– Докажи!

– Не зли меня, пернатое, ох, не зли! Какого хрена вы стреляете?

Разговор продолжался минут пять, очень быстро перейдя в конструктивное русло. И закончился он вполне ожидаемо – летуны, которым все равно деваться было некуда, выбрались-таки на открытое место. А навстречу им, зло скрипя зубами, поднялся Сергей, за ним недоверчиво зыркающий по сторонам красноармеец и, наконец, Игнатьев, бдительно не снимающий рук с трофейного автомата.

Летчиков было трое. Правда, на ногах стояли только пилот и сержант-бортстрелок – тот, который, оправдывая свою ВУС [8] , ухитрился подстрелить Хромова. Третий, штурман, в бою участие тоже принимал, но постольку-поскольку – сегодня ему не повезло дважды. Вначале, еще в завязке боя, он получил две пули, и повезло еще, что атаковавшие их самолеты относились к какой-то из ранних модификаций, вооруженных пулеметами винтовочного калибра. Крупнокалиберная пуля банально оторвала бы человеку руку или ногу, однако в этот раз штурман остался жив и даже мог самостоятельно двигаться. Второй раз он пострадал при неудачном приземлении, сломав ногу. Удивительным было уже то, что он оставался в сознании, и даже, когда на нашедших его товарищей набрела поисковая группа, сумел принять участие в бою.

Разговор на повышенных тонах продолжался недолго. Во-первых, летчики и сами поняли, что ошиблись, а во-вторых, реально оценивали свои шансы выбраться отсюда без посторонней помощи. В этой ситуации неплохо вооруженный отряд и транспорт выглядели благословением свыше. Поневоле забудешь об атеизме и вспомнишь о вреде слишком долгих разговоров. Ибо вначале было слово, а потом за него дали по морде.

Похоронили разбившегося, оказавшегося вторым пилотом, а раненого уложили на самодельные носилки из двух жердей и курток, одну из которых позаимствовали у убитого, а вторую пожертвовал бортстрелок. Через застегнутые куртки эти жерди и продели, получилось так себе, но лучше, чем ничего. И, обеспечив таким образом хоть какую-то мобильность, вся группа направилась к мотоциклам. В этот момент Сергей и задал вопрос, мучивший его с того момента, как увидел бой.

– Скажи, – обратился он к бортстрелку, тащившему носилки. Сам Хромов от такой работы был избавлен – пуля из ТТ, хоть и прошла навылет, не задев кости, все же перевела его в разряд легкораненых. Будь у пилота оружие немецкого образца, с тяжелой и мощной девятимиллиметровой пулей, так легко Сергей не отделался бы, но советское оружие, простое и убойное, имело слишком низкое останавливающее действие и обеспечило обидную и довольно болезненную, но притом неопасную рану, которую достаточно было просто забинтовать, воспользовавшись трофейным немецким перевязочным пакетом. – Вы чем тот мессер завалили?

Бортстрелок, пыхтящий на жаре, да еще и отмахивающийся от комаров, с восторгом напавших на оставшегося в одной рубахе человека, повернулся к нему, недоуменно посмотрел, а потом вдруг улыбнулся весело. И сразу стало понятно, что этот успевший посмотреть в глаза смерти парень всего-то на пару лет старше Хромова.

– Листовками.

– То есть?

– Ну, его пулеметом достать никак не получалось, знал, гад, откуда заход делать. Так я на него из бомболюка листовки выбросил. Думал, хоть отпугну, вдруг он их за какое-то новое оружие примет, пачки-то увесистые. Кто ж знал, что он вот так… [9]