Существует определенная экономика, в соответствии с которой мертвые продолжают кормить живых или как-то иначе участвовать в их делах. Включенное в эту экономику тело – и не живое, и не мертвое. «Двухсотый» груз необъявленной войны обретается в пограничной зоне между жизнью и смертью, вместе с душами, не находящими в смерти покоя. Погибший и не в Ростове, и не в Луганске, а где-то между Россией и Украиной, на невидимой границе, он все еще блуждает, продолжая посылать сигналы и присылать пайки из своей сумрачной пограничной зоны – территории Undead. Это только кажется, что капитализм здесь ни при чем. На самом деле он питается трупами, производимыми войной. Такова не-медийная изнанка «войны санкций», носящих экономический характер и производящих политический эффект. В серой зоне материальной реальности капитала тела блуждают из одной смерти в другую.

17 июля пассажирский самолет Малазийских авиалиний, совершавший рейс MH17 из Амстердама в Куала-Лумпур, потерпел катастрофу. Боинг 777 с 298-ю пассажирами на борту, включая 15 членов экипажа, упал в районе украинского города Торез в 80 км от Донецка. Расследование сильно затянулось. Американские и украинские источники указывали, что самолет был сбит с земли ракетой системы «земля-воздух» по вине ополченцев, контролирующих территорию Луганской и Донецкой областей и получающих оружие из России, российские – что самолет атаковали с воздуха украинцы, или же сбили сами американцы, чтобы обвинить Россию и развязать холодную войну, или украинский диспетчер направил пилота по заведомо опасному пути, и т. д. Малазийскому лайнеру не повезло: он оказался в зоне активных боевых действий и непрекращающихся воздушных атак, и его крушение стало самым громким свидетельством факта необъявленной войны.

Однако самая экзотическая версия была озвучена тогдашним лидером ополченцев Игорем Стрелковым-Гиркиным, предположившим, что пассажиры упавшего Боинга были уже мертвы за несколько суток до катастрофы. Он сослался на свидетельства своих соратников, которые собирали тела на месте и утверждали, что трупы были «несвежими» и к тому же обескровленными [4] , как если бы самолет вылетел из Амстердама с замороженными мертвецами, которые изображали сидящих в креслах живых пассажиров. Некоторые конспирологи предположили, что это был тот самый Боинг Малазийских авиалиний, который бесследно исчез еще в марте – причем, возможно, с теми же самыми пассажирами.

Версия эта, позаимствованная из английского сериала «Шерлок Холмс» (там самолет как раз нагрузили трупами, чтобы взорвать в воздухе и спровоцировать международный конфликт), привлекает внимание своей абсурдностью, фантастичностью и явным противоречием любому принципу реальности. Однако по ту сторону принципа реальности рождается образ лайнера, на борту которого, плотно пристегнутые ремнями, сидим мы все. По этой версии – назовем ее не бредовой, а метафорической, – пассажиры малазийского Боинга в буквальном смысле умирают дважды. Катастрофе, в которую они попадают, предшествует другая катастрофа – и так до бесконечности: самолет падает снова и снова на землю, превращенную войной в руины, а пассажиров собирают, замораживают и опять сажают в кресла.

«Враг, если он одолеет, не пощадит и мертвых», – пишет Вальтер Беньямин в шестом тезисе о понятии истории [5] . А враг побеждает. Не мы и не они – только враг побеждает в этой затяжной войне. Война как бесконечная серия побед врага является холодной не потому, что в ней якобы не проливается кровь. На самом деле кровь не проливается только в мультиках про войну санкций, зрители которых оплакивают итальянский сыр и гражданские права или же радуются появлению на мировой политической карте новой дерзкой супердержавы. Война, обеспечивающая позитивность кризисной циркуляции мирового капитала, холодна от трупов, которым не дают уцелеть, которых убивают и замораживают, чтобы убить снова.

Они заблудились во времени-петле смерти, в серой зоне дурной бесконечности, похожей на индуистский круг сансары. Только в отличие от сансары – круга перерождений, наша холодная война – это петля бесконечных переумираний, и из нее точно так же трудно выбраться. В экономику войны, основанную на капитализации смерти, невольно вовлекаются все члены общества, относительный покой которых только иногда тревожит зловещее возвращение заблудившихся солдат, мертвых, но все еще готовых собраться в полк и идти в бой за победу врага.

Москва. Курский вокзал. Лето 2015-го. В зале ожидания мое внимание привлекает автомат, в каких обычно продают воду или кофе. Только этот окрашен в цвета камуфляжа: в нем продают солдатские жетоны. Автомат рекламирует жетоны как модный аксессуар. За 400 рублей можно купить жетон на цепочке, чтобы носить на шее в качестве украшения, или с кольцом, чтобы использовать как брелок для ключей. С жетоном российской армии вы будете как настоящий солдат. У каждого настоящего солдата есть такой жетон. По нему распознают труп.

Раньше на этом вокзале останавливался поезд, который шел через Москву в Донецк. Это непопулярное направление теперь упразднили. Но осенью 2014-го я еще ездила на этом поезде из Петербурга в Москву. Это был самый дешевый плацкарт, всего 900 рублей. Поезд шел днем, и в открытом вагоне можно было, по старой советской традиции, всю дорогу говорить с попутчиками, не представляясь. Напротив меня ехал парень из Ростова. Мы пили крепкий черный чай с сахаром, он угощал меня семечками и рассказывал о том, что у них там в целом относительно спокойно, но семью надо постепенно перевозить, все-таки вокруг «постреливают», мало ли что, – сам он уже обосновался в Питере, нашел работу по продаже скидочных купонов.