Шрифт:
К вечеру я нахлобучивал шапку, поднимал ворот полушубка и вытягивался в кузове. Перекатывался, стукался о борта, и тело постепенно деревенело. Я округлялся, покрывался корой и внутри становился твёрдым и холодным, со своими двадцатью годовыми кольцами.
От кольца к кольцу я переходил в прошлое. Вспоминал практику в Крыму, где лучи солнца, испепелив кожу, грели кости. Вспоминал душное бакинское лето, когда звёзды падают и плавятся, а днём солнце бьёт по голове так, что в глазах темнеет. Тутовое дерево в Нагорном Карабахе и обжигающий глоток «тутовки».
Где-то гудит мотор, прыгает кузов, лютует ветер и веет снежная пудра. Где-то скверно, жёстко, больно, и теряются, растворяясь в холоде, пальцы, руки, ноги и – всё тело. Где-то жить невыносимо…
А мои закрытые зрачки видят дрожащее над лугом марево и ослепительное солнце, которое светит так неистово, что кожей чувствуешь давление его лучей.
Я, сам того не понимая, пытался достичь блаженной нирваны индийских йогов.
Закутывался в собственные мысли, как личинка шелкопряда в кокон.
В первую тёплую ночь в тайге я вытащил из кузова свой спальный мешок, распластал его на траве. Я запечатался, как в конверте. Только торчала голова. Начальник и шофёр остались в душном кузове, наглухо затянув брезентом все щели.
Ночью скучать не пришлось. Слетелись комары. Пили мою кровушку, как коктейль, через хоботки-соломинки. Я шлёпал себя по лбу и по щекам, вползал с головой в мешок, тёр лицо и потихоньку сатанел. Выпрыгнул из мешка, подхватил его и полез на ближайшую сопку.
На вершине тёплый ветер перебирал травинки. Он погладил моё лицо, и я, счастливый, улёгся спать… Но – проклятые комары!.. Под утро даже писк одинокого комарика приводил меня в бешенство.
В следующие ночи можно было спрятаться в нашу брезентовую крепость. Но упрямство было сильней благоразумия.
После нескольких кошмарно-комариных ночей я вспомнил о системе йогов, перестал бояться вампиров и волноваться понапрасну, переселяясь в сказки и воспоминания.
Если не замечать мелкие неприятности, они пропадают, а большие мельчают, и перетерпеть их не очень-то трудно. Йог уходит от земных тягот просто: ложится в гроб. Гроб можно закопать на сутки-другие в могилу. Или, скажем, сядет йог, скрестив ноги, упрётся взглядом в собственный пуп и… тоже как бы проваливается в ничто. Может, он видит сны или улетает в какие-нибудь свои индийские сказки.
Это хороший выход – спрятаться в себя. Но как быть с теми неприятностями – большими и малыми, – которые остаются в мире и мучают других?
Как бы там ни было, а йоги – худые, смуглые, со смоляными бородами и ослепительными глазами – люди необыкновенные. И если они не слишком беспокоятся о чужих бедах, то никому не делают зла. Это очень доброе дело – никому не делать зла.
С другой стороны, йогам никто не мешает. Никто не крикнет им вдруг: «Просыпайся! Живее!» Зато и не увидят они очень много интересных вещей, которые встречаются повсюду.
Беда только, если эти интересные вещи мелькают, как в кино. Убегают назад скалы, напоминающие драконов; тайга с высокими кедрами, похожими на наши российские сосны, и разлапистыми пихтами (или это ёлки?); бревенчатые высокие избы; фабричные трубы, над которыми флагами вьются дымы…
Нет добра без худа
Сергей Иванович не считал нужным делиться своими планами со мной. Когда я его однажды попросил растолковать происхождение гранитов и объяснить, почему их так много в Забайкалье, он ответил:
– Дело это и сложное, и ложное. Сложное – потому что и поумнее нас люди спорят и ничего окончательно не решили. А ложное – потому что каждому хочется всё сразу понять. А надо начинать с малого. Присматривайся, учись, копи факты. Глядишь – кое-что начнёт проясняться. Не спеши, самого себя не обгонишь.
Такое объяснение отбивает охоту задавать вопросы. Уж лучше валяться бревном в кузове и придумывать, что тащит тебя в коробке подмышкой людоед. Вот он останавливается, урчит, предвкушая закуску. Сейчас вытряхнет из коробки…
– Просыпайся, приехали, курорт!
Посыпанные нетоптаным снегом дорожки ведут в дощатое двухэтажное здание. Ещё постройки. Вот маленькая будка. Из неё торчит труба. Из трубы течёт вода. Возле – ледяные натёки. Вывеска: «Дом отдыха Кука». Перед словом «Кука» кто-то мелом поставил букву «с».
Испили минеральной воды из трубы, похожей на испорченный водопровод, и покатили дальше…
– Просыпайся!
Перед нами грязно-серая гора. В склоне раскрыла чёрную пасть штольня. Из неё торчат два рельса – два блестящих зуба. Они тянутся к осыпи пустой породы, извлечённой из недр горы.