Что можно сказать и о бесчисленных провалах террористической нелегальщины при РОВС с самого начала 20-х. Кроме как самому РОВС, такой бессмысленный революционного типа “активизм” не приносил никому ни малейшего вреда.

Убийцы В.Д. Набокова на суде будут говорить о подкупе газеты «Новое Время» английскими деньгами, называть Гучкова английским шпионом. Таборицкий будто бы слышал от Гучкова о поддержке Бьюкененом подготовки революции для предотвращения сепаратного мира.

Уже в начале Второй мировой войны появилось ещё одно воспоминание об аресте С.С. Ольденбурга, написанное, судя по содержанию, им самим или с его слов. «Вейс был начальником политического отдела берлинского полицей-президиума во времена социалистического кабинета Брауна. Еврей и социал-демократ, он был “грозой” всех правых элементов германской столицы – в том числе и “белых русских”. Это Вейсу пришла в голову мысль об аресте всей конференции русского народно-монархического союза, собравшегося вполне легально». «Отряд полиции оцепил здание, где заседала конференция – и всех её участников посадили на грузовики и повезли на Александерплатц. Трёх участников президиума (Е.А. Ефимовского, С.С. Ольденбурга и М.А. Таубе) доставили в кабинет “самого” г. Вейса, который в нервном повышенном тоне стал говорить, что не допустит монархической агитации – вот, мол, её плоды! Но он оказался доступным известным логическим доводам», которые в ответ ему озвучили. «Теперь и г. Вейс – беженец, занимающийся сравнением немецких и английских концентрационных лагерей…» [«Возрождение», 1939, 3 ноября, с.3].

О запрещении монархического съезда Вейсом в те же дни писал «Руль», сообщая о проведении им очных ставок с убийцами и ссылаясь на отговорку о невозможности гарантировать безопасность – уже от угрозы мести слева.

Представители Народно-Монархического Союза и Совета монархического объединения посетили первую панихиду по В.Д. Набокове.

В «Русской Мысли» П.Б. Струве увидел в гибели В.Д. Набокова «героическое начало личного подвига» (в спасении П.Н. Милюкова при покушении). Струве 20 лет назад начинал работать с ним в революционном журнале «Освобождение». Во время убийства Струве находился в Париже.

В новом политическом обзоре С.С. Ольденбург также осудил уподобление революционному террору: «Зарубежная Россия представляет из себя как бы хранилище, в котором должны бы сберечься русские силы для будущей работы. И гибель здесь является поэтому нарочито бессмысленной. Особенно это чувствуется, когда роковая случайность, пуля, предназначенная другому, - поражает одного из самых нужных для России людей» (подобной похвалы В.Д. Набоков не заслуживал, но осуждение преступления вполне справедливо).

Покушение на Милюкова в берлинской филармонии Ольденбург назвал следствием «озлобления, порождённого революцией, переводящего борьбу идей – в травлю отдельных лиц». Обоснованно Ольденбург отрицал существование какой-то организации, стоявшей за смертью Набокова.

«Политический террор основан на ложном принципе; он нарушает основной нравственный закон соразмерности средств и целей; в нём – анархическое начало самоуправной кровавой мести».

«Русские монархисты, как правые, так и конституционные, ясно высказались в этом отношении. Высший Монархический Совет заявил, что право возмездия принадлежит Верховному Государственному Суду, имеющему быть созданным по установлении в России порядка, а конституционно-монархическая конференция вынесла осуждение политическим убийствам вообще».

О самой конференции Ольденбург написал, что она ранее неоднократно переносилась. Никакого раскола с крайне правыми в её работе Ольденбург не увидел, объясняя, что такие отдельные организации как НМС дополнительно привлекают лиц, которые испытывают предубеждение к именам «вождей крайне правой», вроде И.Ф. Наживина (повернувшего налево уже в январе 1922 г.) и представителей меньшинства Карловацкого Собора. Русский Народно-Монархический Союз (конституционных монархистов), по объяснению Ольденбурга, расширял и укреплял монархический фронт. «Длиннейшее название примирило сторонников русских терминов со сторонниками точности».

Мотивировка Ольденбурга здесь напоминает его доводы в пользу РНК, только теперь уже в рамках чисто-монархического движения. Как покажет практика, эти перечисленные умеренно-правые силы не представляли собой существенной величины. Поэтому, в отличие от ВМС, никакой роли в последующие годы НМС играть не будет.

Писателей типа Наживина или Ксюнина на самом деле мало чему научила пережитая катастрофа и они продолжали распространять революционные глупости про «исключительное по бездарности правительство» и «аккорд всероссийской Распутиниады» [Ив. Наживин «Впопыхах» // «Русское Дело» (Белград), 1923, 13 февраля, с.2].

Тем не менее, за таких людей стоило бороться и не толкать их прямо на сторону противников монархистов. Примитивный дезинформационный мусор газетных болтунов следовало разоблачить постепенно через углублённую исследовательскую историческую работу.

С.С. Ольденбург старался обращать внимание на положительные умственные сдвиги: «год назад ещё велика была смута в умах: гадали о заграничных королевичах» (по сообщениям левых газет о Рейхенгалльском съезде, тогда немало голосов подавалось в пользу сербского королевича Александра – Короля с 16 августа 1921 г.)

Опять-таки, именно левеющий И.Ф. Наживин тогда был против Династии Романовых. Наживин разочаровался в монархистах после того как осенью 1921 г. не получил приглашения на Карловацкий Собор, а его левые настроения были отвергнуты ради правильных правых принципов. 13 января 1922 г. Наживин писал Бунину: «здесь после Рейхенгалля попёрли так вправо, в чистую, густопсовую чёрную сотню, что я с треском подал в отставку из всех монархических организаций, в которых состоял», «они спутали национальное дело с придворной интригой и крутят теперь вокруг вел. кн. Кирилла».