Так, в лишениях и одинокой борьбе тянулись годы, десятилетия, не принося ни одного луча надежды на признание заветных мыслей. У кого не опустились бы руки, кого не охватило бы отчаяние перед бесплодностью своих усилий? Обозревая на склоне лет скорбный жизненный путь свой, Циолковский составил краткий перечень «знаменательных моментов» жизни: упоминает главнейшие работы и рядом отмечает, как отнеслось к ним общество. Пометки «незамечена», «отрицательный отзыв», «решительно отвергнута», «посмеялись над книгой» и т. п. встречаются чуть не в каждой строке списка.

Тупым равнодушием и упрямым противодействием душила талантливого самородка царская Россия. Стремительный полет отважной мысли принимался за бред неуравновешенного ума, революционные технические идеи — за непозволительное противоречие основам науки. Истине разрешалось исходить только из официальных источников; новое слово, порожденное самобытным умом из иной среды, не находило отклика и замирало, как в пустыне. Талантливые самородки оставлялись без поддержки; они сами должны были пробивать себе дорогу и гибли в непосильной борьбе. «Большинство народных творческих сил пропадает бесследно для человечества. Это страшное бедствие, — писал Циолковский. — Сколько существует людей, благосостояние которых основано на изобретениях мыслителей непризнанных, неодобренных, осмеянных, умерших в нужде, в отчаянии перед людским равнодушием… Оставляя беспомощными изобретателей, мы топчем вместе с тем и свое благосостояние. Неизбежны ошибки; нередко дешевая руда принимается за золото. Но лучше тысячу раз ошибиться и поддержать одного достойного, чем им пренебречь. Один этот за всех заплатит…»

Однако и такие доводы, обращенные к рассудку, указание на собственные выгоды общества не пробивали брони равнодушия. Разве можно сравнить жалкие крохи, брошенные Циолковскому официальными учреждениями царской России, с тем, что сделала для него советская власть?

Участь Циолковского типична для судьбы даровитого самоучки, выходца из непривилегированных общественных слоев, в обстановке старой России. Правильно писала «Правда», что хотя Циолковский официально и не был сослан, он все же «десятки лет провел в ссылке, не менее ужасной, чем ссылка Чернышевского, который был царским правительством заживо погребен в Сибири, и запрещено было даже упоминать его имя. Циолковский был заживо погребен в своей Калуге; он кричал, и никто не откликался; ему не с кем было говорить о том, что было самым заветным для него в жизни, и так называемое образованное, высококультурное общество либеральной буржуазии — профессора, журналисты, инженеры — было глухо и немо, как стража Петропавловской крепости.

Жизнь Циолковского до Революции — это обвинительный акт против русской буржуазной интеллигенции, которая живым бросила в могилу выдающегося ученого ее времени и набросала земляной холм на могиле, из которой временами вырывались заглушенные стоны» [8] .

Таким стоном заживо погребенного под толщей человеческого равнодушия были следующие скорбные слова изобретателя:

«Тяжело работать в одиночку, многие годы, при неблагоприятных условиях и не видеть ниоткуда ни просвета, ни содействия».

Восемнадцать лет, прожитых Циолковским при советской власти, как день от ночи, отличаются от шестидесяти лет его существования в царской России. Великий Октябрь принес ему признание и коренное изменение условий жизни. Прежде всего отразилась новая эпоха на его положении как педагога. «Только после революции, — писал он, — когда я попал в трудовую советскую школу второй ступени, отношение ко мне переменилось, и я почувствовал радость свободной работы в условиях нормальных взаимоотношений. Мне предложили даже преподавание химии и астрономии. Было приятно, что я превратился в „законного учителя школы второй ступени“».

Правда, подточенное здоровье и возраст — изобретателю шел уже седьмой десяток — заставили его через три года отказаться совсем от школьной работы. «Училище я оставил, — сообщил он мне, — это был непосильный по моему возрасту и здоровью труд. Могу отдаться наиболее любимой работе — реактивному прибору». И действительно с этого времени он безраздельно посвящает все свое время научной и изобретательской деятельности. Заботу о его материальном благосостоянии принимает на себя советская власть. Он получает сначала академический паек в двойном размере, затем ему назначается персональная пенсия и улучшаются бытовые условия его жизни.

Ощутив после долгих лет одинокого прозябания участливое внимание и действенную поддержку со стороны государства, Циолковский на седьмом десятке лет с энергией юноши вновь принимается за любимое дело. Советский период жизни престарелого изобретателя исключительно плодотворен. На закате жизни Циолковский опубликовал около 40 новых работ, посвященных главным образом технике постройки его дирижабля и различным сторонам ракетной проблемы.

Юбилейная дата жизни изобретателя — 75-летие со дня рождения (1932 г.) — дала стране случай торжественно почтить своего замечательного сына. Колонный зал Дома советов в Москве не мог вместить всех желавших присутствовать на празднестве. Юбиляр мог лишний раз убедиться, как высоко ценит его заслуги советская общественность, превратившая этот день во всесоюзный праздник науки, и как отзывчиво относится к нему правительство, вынесшее по этому поводу ряд постановлений. Циолковский награждается орденом Трудового красного знамени и получает повышенную персональную пенсию. Для него и его семьи отделывается новый дом на улице, носящей его имя. Из прежде никому неизвестного школьного учителя Циолковский превращается в самого знатного гражданина своего города. Поток приветственных писем и телеграмм со всех концов Союза наглядно свидетельствует о том, что горестные годы одинокой безвестности миновали навсегда и сменились всеобщим признанием и горячей любовью народных масс.

Спустя два года осуществилось давнее желание Циолковского и его многочисленных теперь почитателей: выходит в свет тщательно проредактированное собрание его избранных трудов, заключающее в двух томах все наиболее ценное и актуальное из его технических сочинений. В первый том включены основные работы, относящиеся к металлическому дирижаблю; второй том посвящен ракете и ракетоплаванию. Каждый может теперь познакомиться с техническим наследием великого изобретателя по первоисточникам, освобождаясь от необходимости разыскивать в старых журналах разрозненные статьи или пользоваться в книгохранилищах его неудобочитаемыми брошюрами.