Шрифт:
Да, так оно будет, будет! В данную минуту Карл и такие, как он, беззащитны, безоружны, бесправны, вне закона. Не только Шенгузен может безнаказанно оскорблять его, но и любая злобная собака, облаченная в мундир. Мы — несчастные жертвы. Приходится держать язык за зубами и терпеть. Ведь мы не только стоим, ходим, маршируем, но и думаем по уставу — насколько вообще разрешается думать: «Смирно! Молчать! Слушать команду!»
Удивительно! Всему этому беспрекословно подчиняются тысячи, миллионы взрослых людей. Непостижимое А он сам? Да, а он?.. И он не лучше других. Такой же ничтожный и малодушный, как все остальные! Дрожащий, запуганный человечек в безвольном, послушном, покорном человеческом стаде…
Хлопнула входная дверь. Брентен прислушался. Это сын вернулся с работы.
Его сын! Как он изменился! Не узнать совсем. Умен не по годам. Самонадеян. Но мальчик сам, без него, стал социалистом. О политике он в свои шестнадцать лет рассуждает, как взрослый. Не пьет, не курит, по воскресеньям ездит за город, на лоно природы. Ну что же — у всякого свои вкусы. Впрочем, что касается «любви к природе», то это песня знакомая. Толстуха Гермина, его невестка, тоже называла себя когда-то «другом природы». Ну, и умора ж это была! Свободное платье «реформ», на животе — бляха из старинного серебра величиной с блюдце, в волосах — полевые цветы. «Я — весна, лови меня!» Ах, корова ленивая! В семейной жизни она развернулась вовсю, этот «друг природы» в платье «реформ»… Неужели и с мальчиком произойдут такие же неожиданные превращения? Сейчас трудно сказать, что с ним будет через пять или десять лет. Первое же увлечение женщиной может все перевернуть вверх дном. Он превосходно разбирается в политике. Жаден к знанию — это хорошо.
И Брентен стал вспоминать о своих былых планах и надеждах. Только настойчивость ведет к цели, настойчивость и выдержка. А у него, если сказать правду, не было ни того, ни другого. Усидчивые люди преуспевают и без особых способностей. Такой человек, как Шенгузен, обязан своим положением не голове своей, а заднице. И Карл Брентен тешил себя мыслью, что стоило бы ему в свое время захотеть, — и он с легкостью стал бы членом правления профсоюза табачников. Тогда солдатчина миновала бы его. Одно лишь надо было усвоить, одному научиться: поддакивать влиятельным людям, делать ставку на людскую глупость, льстить вышестоящим, топтать тех, кто ниже тебя.
Эти молчаливые размышления привели Брентена к выводу, что для подобных способов преуспеяния в жизни он слишком порядочный человек, слишком прямая, искренняя натура. Вот за это и приходится расплачиваться. Но у него была короткая память, да и внутренней честности, к сожалению, не хватало, иначе он вспомнил бы, что не впервые занимается подобными самообвинениями и самообольщениями; они неизменно сопровождали все его неудачи. Каждому своему провалу он находил утешительное объяснение в собственных добродетелях.
В комнату вошел Вальтер; он уже успел умыться и переодеться.
— Здравствуй, отец!
— Здравствуй!
— Новости знаешь? Большой морской бой в Северном море, в районе Скагеррака, между нашими и англичанами.
— Да?
— И мы победили!
— Гм! Да, да. Конечно. Мы ведь только и делаем, что побеждаем!
— Два больших флота схватились друг с другом. На заводе рассказывали, что вчера прибуксировали линкор «Блюхер» в ужасном виде. Говорят, он поставлен на ремонт на верфях у «Блома». Интересно бы все-таки взглянуть на эту посудину.
— Значит, опять сотни людей погибли?
— Сотни? В газетах пишут, что утонуло девять тысяч англичан. Десятка два кораблей пущено ко дну.
Брентен испытующе поглядел на сына. Как он возбужден! С сияющими глазами говорит о морском бое!
— Наше командование, по-видимому, хорошо справилось с операцией. На стороне англичан было огромное превосходство сил, и все же им пришлось прекратить бой.
Брентен слушал молча: и это антимилитарист, смутьян, который даже Шенгузена привел в ярость? Он усмехнулся.
— Что с тобой? — спросил он с подчеркнутым удивлением.
— А что?
— Да ты любого ура-патриота за пояс заткнешь! Ни с того ни с сего поверил газетным сообщениям. Да и самый морской бой, видно, приводит тебя в восторг. Хорош антимилитарист и противник войны!.. К чему тогда все курсы и лекции, если теория так расходится с практикой?
— Ты думаешь, что я… я… — Кровь кинулась Вальтеру в лицо.
— Я делаю выводы из того, что вижу и слышу.
— Ведь тут просто морской бой, понимаешь, больше ничего…
Произнося эти слова, парень еще больше смутился. Что значит «просто морской бой, и больше ничего»? Он взглянул на отца. Тот молча наблюдал за ним.
— Ты, пожалуй, прав. Как это случилось, что я… Конечно, это с моей стороны колоссальная глупость, — откровенно признался он. — Я сам не понимаю, как это…
В то же время он сильно досадовал на себя за то, что ему пришлось признать свою ошибку перед отцом.
Вот если бы Брентен громко рассмеялся, взял бы его за плечи и сказал: Да, парень, бывает… Иногда вот так занесет тебя… Хорошо еще, если вовремя спохватишься! Но папаша Брентен не рассмеялся и ничего не сказал. Или, может, считал, что молчание доказывает его чуткость? Впрочем, он не только молчал, но и улыбался с видом отеческого превосходства. И от этой улыбки Вальтеру было очень горько.