– О! Миша, я смотрю, ты перестал ползать и пресмыкаться, – сказал Петров.

Николай изменился за время их последней встречи. Он похудел, подкачался и отрастил волосы. А вот одет он был как всегда богато. Его решительный взгляд бульдозера смотрел прямо в глаза Власову.

– Я безумно рад тебя видеть, Коля. Может быть, ты соблаговолишь встать с моего места за столиком на двоих, – с некой остротой сказал Михаил.

– Да? Очень плохо оставлять такую девушку одну, – Петров медленно встал. – Я не мог устоять, Миша. Не достоин ты такой девушки. Не дорос ещё.

Николай произнес эти слова с долей шутливой иронии, но Власову казалось, что он говорит это всерьез. Аня смотрела на Николая с кокетливой улыбкой. Михаила это взбесило.

– У меня всё выросло, но если у тебя какие-то комплексы думаю, у тебя хватит денег на увеличительные дела. Я понимаю, что тебе трудно с твоей проблемой. Если природа что-то не увеличила, это жутко бесит, – голос Власова приобрел холодность и монотонность.

– Как же ты прав. Просто даже не представляешь насколько, – закончил Петров и быстро удалился.

– Не хватало ещё и этого гада, – подумал Власов.

– Миша, а ты никогда не рассказывал мне, что у тебя есть друзья в администрации президента, – сказала Анна.

– Куда дорвалась эта скотина! Видимо там наверху совсем всё прогнило, – подумал Власов.

– Этот человек самый омерзительный ублюдок, которого я встречал в своей жизни. Наверное, Коля пытался очернить меня в твоих глазах, чтобы возвысить свое сверхчеловеческое я? – спросил Михаил.

– Нет, – Анна улыбнулась. – Но он удивился, а потом даже расхохотался, когда узнал тебя в моём описании Михаила Власова.

– Ага, – с недовольством произнес Михаил.

– Миша, а ты взял нам выпить или совсем заболтался с тем мужиком? – спросила Аня.

Конец гламура.

Власов готовился к самому важному, по его мнению, моменту в жизни. Михаил выбирал кольцо, которое он хотел преподнести Анне. Он надеялся, что она выйдет за него замуж. Власов планировал сыграть свадьбу где-нибудь на берегу океана или в английском замке. А медовый месяц провести в тихом месте подальше от людских глаз.

И вот после замечательного вечера в шикарном ресторане, когда Власов и Анна вернулись домой, Михаил встал на одно колено, достал из кармана брюк маленькую черную коробочку. В ней было изящное платиновое кольцо с большим бриллиантом. Аня расплакалась, не дождавшись каких-либо слов Михаила.

– Ань, выходи за меня, – тихо сказал Власов.

Анна опустилась на колени, обняла Михаила и поцеловала в шею. Власов чувствовал, как горячие поцелуи смешиваются с холодными слезами. Прелюдия постепенно переросла в полноценную любовную сцену. Вскоре они лежали на полу, прямо на своей разбросанной одежде. Аня нежно обнимала Михаила и шептала ему на ухо разные красивые слова.

– Извини меня, – вдруг с хрипотой промолвила она. – Я не могу.

Власов почувствовал, как кинжал ударил его прямо в сердце.

– П-почему? У нас же всё было так хорошо. Аня, я думал…, – Власов был глубоко растерян.

Аня разрыдалась, она всё крепче прижималась к Михаилу, её истерика продолжалась пару минут. Власов молча лежал, ощущая глубокую эмоциональную боль.

– Извини, извини, извини…. Я не могу сделать это, – Анна еле смогла унять слёзы. – Я просто ещё молода и хочу насладиться свободой. Я ещё не готова пойти на этот шаг. Но я люблю тебя, Миша. И я приму твое кольцо с мыслью о том, чтобы через пару лет стать твоей женой!

Михаила вроде успокоили эти слова, но весь остаток дня он провёл в тяжёлых раздумьях. Ему всегда казалось, что в их отношениях он делал всё правильно и к тому же фактически спас Анну от нищенского существования с матерью. Её отказ был глубоко непонятен ему. Он всё думал, что всё-таки делал что-то неправильно и хотел понять что именно. Когда эти мысли достигли пика, Михаил выпил пару стаканов виски и захотел отвлечься. Почитать Черновик.

“….. С наступлением двадцать первого века русская пассионарность окончательно выдохлась. Западный объективизм полностью растоптал русский пассионаризм. Советский, российский человек фактически оказался выброшенным из объективной реальности. Его безумные идеи о переустройстве мира вдруг стали не нужны даже ему самому, ведь даже мысль о жизни в объективной реальности потребления была гораздо приятней чем самый высокий социальный статус в реальности какой-либо русской пассионарной идеи, будь то СССР или Евразийский Союз…..”

Власов чувствовал опустошение, он захотел забыться очередной интеллектуальной передачей.

“…..в конечном итоге звериный капитализм девяностых под действием нефтяного дождя и суверенной демократии мутировал в непонятный мрачный способ государственного устройства. В мире ещё не было прецедентов диктатуры касты спецслужб и можно смело утверждать, что российский человек попал в пространство мягкого тоталитаризма. Методы борьбы с такого рода тоталитаризмом человечеству ещё известны не были….”