Рун видел, как побледнел рогатый, едва его любопытный взгляд скользнул по изумруду на перстне чародея. В один прыжок отскочил прочь, перегнулся к товарищу, спешно затароторил на ухо. Знать бы, говорил внутри головы чародея старый Мяхар, представление ли это или же правда наложили в штаны. Причины боятся мага с символом Несущего Волю, судя по всему, у них точно были.

Юному чародею страшно хотелось, чтобы было второе. Опыт же, будучи не самым азартным игроком, всё ставил на первое.

Чародеев они встречали и раньше. Нет, наверно, ни одного из Двадцати, кому раньше не доводилось хотя бы пересечься взглядом с придорожным бесом. Но Несущих Волю они всегда боялись, хуже любой другой напасти — знали, что пришли по их душу…

— Пощады, господа! — запросил горбатый, едва не подавившись собственными словами, разве что не бухнувшись чародею в ноги. — Карта не идёт, масть не кладёт, крестьянин мимо бежит, нам в карман ни души — не летит…

Говорить прибаутками — их слабость. И часть своеобразного представления. Проигранец не мог не лгать хотя бы лишней секунды — иначе же какой он придорожный бес?

— Не прогоняйте, господа! — взмолился его рогатый собрат.

Рун хорошенько разглядывал будущих соперников, не давая себя обмануть. Знал, что уже много кто из Двадцати в своё время поплатился за беспечность, проявив излишнюю мягкость. Эти парни мягко стелят, да жёстко спать…

Ска не вмешивалась. Бесы даже не смотрели в её сторону, будто стальной девы тут и не стояло вовсе. К автоматонам эти паршивцы испытывали лютую неприязнь. Механическая кукла была бесстрастна к их чарам и не запрограммирована на азарт — что с такой взять? Ни души, ни платья…

Словно проверяя последнее, рогатый уже коим-то чудом оказался рядом со Ска, проказливо задирая подол дорожного платья. Автоматон осталась бесстрастна там, где любая дева завизжала от возмущения. Впрочем, когда она перехватила малурит поудобней для удара прикладом — проигранца будто ветром сдуло; спрятался за широкой спиной горбуна. Рун не ручался, но был уверен, что Ска каждым своим движением даёт понять поганцам, что не позволит и волосу её хозяина оказаться в их мерзких мохнатых лапах. По чести признаться, Руну хотелось ровным счётом того же самого.

— И давно вы тут промышляете? — нос Руна вдруг защекотал мерзкий серный дух.

— Как всласть, так в масть, господа! Часу не минуло, а мы почти уж и сгинули!

— Сидим, что жданки, а дорога-то — пустая, господа! — тотчас же пожаловался рогач. — Ни души! Ты на торбу, на торбу нашу глянь, видишь?

Парень нехотя бросил взгляд на небрежно брошенную хламиду мешка. Та раззявила голодную, но совершенно пустую пасть. В иной удачливый день в таких по десятку-другому душ томилось к тому момента, как один из Двадцати являлся на горизонте. Сегодня же у бесов было скверно — что с душами, что с удачей. Теперь вот ещё и чародей с символом Несущего Волю…

То ли не знают, что случилось в Шпиле, то ли чего-то не знает Рун — иначе чего им бояться? Мяхар хмыкнул: эти-то и чего-то не знают? Хорошо подумал, парень?

Рун кивнул в ответ — то ли им, то ли самому себе. Проигранцы поняли его жест по своему. Принялись жадно потирать руками, будто он им дал разрешение остаться. Ему показалось, но на какой-то миг в их глазах сверкнул огонь надежды.

Бесы. Правила. Странный мир. Рун никогда не думал, что у придорожных бесов может быть что-то ценней собственного хвоста, а поди ж ты. Если проигранец в течении двух дней ни одной души не соберёт — лет десять, а то и того пуще пустовать будет, не явятся: правило. Наберут полтора десятка душ — и поминай как звали, год-два даже носа не покажут: правило. Настигнет их чародей и прогонит со своих земель, откажется играть, помянет бесовью мать — что серная вонь прочь испарятся.

Потому что правило.

Старый Мяхар от игры никогда не отказывался — а потому не раз и не два, как одно из величайших своих достижений демонстрировал коллекцию мохнатых хвостов. Мальчишка раз от раза принимался их считать, но сбивался на второй сотне.

Старик любил пощекотать собственные нервы, зная, что ставят на кон при игре с придорожными бесами. Как и знал одно из нерушимых правил — победить в игре проигранца значит получить над ним власть. Без хвоста эти бестии на дороге никогда не явятся; хвост для них что мана для чародея.

А ещё счастливец, что вопреки собственной неудаче и мухлежу нечистых одерживал над ними верх мог запросить всё, что угодно.

В разумных пределах.

Рун хлопнул в ладоши, и колода карт, ещё мгновение назад прятавшаяся в кармане рубахи горбатого оказалась в ладони у чародея. Карты придорожные бесы любили, холили и лелеяли. Рубашка была приятной и тёплой на ощупь, будто кожа. С лицевой стороны на Руна будто живыми глазами таращились вожди, селяне и чародеи. Художник точно знал своё дело и не зря ел свой хлеб.

На мордах проигранцев отразилась сразу же смесь ликования, тихого ужаса и удивления. Чародей взял в руки их вещь! Сам! В глубине поросячьих глазок, на пару с надеждой, тут же заплясал озорный огонёк. Один из Двадцати-то мямлей оказался, рохлей! Хотел фокус показать, да теперь он ему боком выйдет! Руну казалось, что он буквально видит те картины, что так ярко рисует им воображение не жалея красок. Душа, да чародея, да не последнего, а из Шпиля — не каждый придорожный бес похвастать сможет! Они уже как будто готовы были делить участь чародея, что шкуру неубитого медведя.