Пошел учебный процесс. В нем вчерашние школьники чувствовали себя значительно сильнее старослужащих. И те потянулись к своим новым молодым друзьям. Произошла ломка стереотипов, и разнородная масса, постепенно освобождаясь от «попутчиков», стала медленно, но верно превращаться в дружный воинский коллектив. Его формирование завершилось к третьему-четвертому курсам, то есть после первых командировок, в которых ребята, хлебнув лиха, накрепко притерлись друг к другу.

Олег быстро освоился в кругу новых знакомых, и уже на первом курсе у него были в друзьях и вчерашняя молодежь, и старослужащие: Серёжа Колесов, Миша Абрамов, Игорь Сахаров, Валера Ярош, Валера Коновалов, Володя Княжев, Серёжа Печуров, Саша Серков, Витя Устюменко, Андрей Чекулаев, поменявший в последующем свою фамилию на Васильков по каким-то семейным причинам, и многие другие ребята, которых он считал друзьями тогда и продолжает считать теперь. Жаль только, что все они смертны!

Салаги принимали присягу в революционный праздник 7 Ноября. Их построили на плацу, выдали автоматы и стали вызывать из строя по трое. Путая левое с правым, волнуясь и неумело отдавая честь начальнику, они звонкими прерывающимися голосами читали текст воинской клятвы. Действо происходило в присутствии многочисленных родителей и родственников, допущенных по столь торжественному случаю на территорию института. Многие отцы, будучи военными, были одеты в парадные мундиры с боевыми орденами и медалями. Здесь находились старшие офицеры, генералы и даже маршалы, в окружении которых гордо стоял начальник института генерал-полковник А. М. Андреев, сияя многочисленными наградами, как своей Родины, так и тех стран, в освобождении которых он принял самое активное участие. Было видно, что многих из присутствующих военачальников Андрей Матвеевич знает лично еще со времен войны.

После принятия присяги всю молодежь отпустили в город в увольнение до 23 часов вечера.

Вышел за ворота института и Олег. Он сел в трамвай, доехал до метро «Бауманская» и спустился вниз по эскалатору, забитому до отказа его будущими однокашниками – москвичами, путешествовавшими с папами, мамами, друзьями и подругами.

После двухчасового бесцельного болтания по городу наш друг вернулся в институт, сдал пропуск дежурному офицеру и направился в казарму.

Помещение было безлюдным. Только «на тумбочке» маялся дневальный, расхристанный до пупа, да в умывальнике щипали гитару два его однокашника: Валера Ярош и Саша Жестков. Оба они были одеты в военное галифе, сапоги и «вшивники» [3] , и оба не пошли в увольнение.

– «Москва златоглавая, звон колоколов», – выводил на гитаре Ярош.

– Играешь на гитаре? – спросил у Олега Жестков.

– Да, немного.

Оба друга одобрительно кивнули, жестом приглашая его присоединяться.

Игра на гитаре и любовь к мелодиям шестидесятых сплотили друзей. Они потянулись друг к другу, на ходу сообщая все, чем живут и дышат.

– Давай вместе встретим Новый год, – предложил Олегу Валера Ярош. – Когда отпустят в увольнение, пойдем на праздник к моим друзьям.

Олег, для которого Москва оставалась чужим городом, конечно же согласился.

Переодевшись в гражданское, парни с гитарой наперевес шли по улочкам Нового Арбата. С неба падал крупными хлопьями густой предновогодний снег. Было тепло и тихо. Ни малейшего дуновения ветерка. Они шагнули в гулкий подъезд трехэтажного здания, расположенного в хитросплетениях района, и поднялись на второй этаж.

Дверь квартиры оказалась распахнутой настежь. Здесь по многочисленным комнатам шныряла незнакомая Валере и уж тем более Олегу молодежь. В гостиной был накрыт стол с едой и спиртными напитками, который время от времени посещали, затем исчезая в недрах огромного жилища, его обитатели.

Народ вел себя непринужденно, копируя, как решили для себя друзья, модное в то время поведение хиппи.

Своих друзей Валера искать не стал, «Пусть себе хиппуют!»

Парни присели к столу и расчехлили гитару. Так и просидели, исполняя авторские песни и любимые мелодии, никем не потревоженные до самого утра.

Простились у метро «Смоленская» уже где-то около семи утра. Валера решил заехать домой, а Олег потянулся к институту. До конца увольнения еще оставалось несколько часов, но в притихшем от праздничной маяты городе нечего было делать.

За новобранцев взялись всерьез, чтобы служба не казалась медом. Особенно нажимали на обучение иностранным языкам, но и кафедры военных дисциплин не отставали. А как же – ведь готовили не просто толмачей, а военных переводчиков!

Среди преподавателей военных кафедр были несомненные звезды. Здесь царствовали такие люди, как полковник Жаров, преподаватель тактики, родной брат народного артиста, высокий черноволосый красавец – гроза всех женщин института; полковник Бардадым, преподаватель боевой техники и боеприпасов, уютный и невозмутимый дядька, с невероятным украинским «ч» волшебно произносивший «зачет» и «очко головодонного взрывателя», объясняя, из чего состоит снаряд, и многие другие офицеры, прошедшие в свое время «огни и воды» и заслужившие спокойную жизнь преподавателя неосновной кафедры военного вуза. По сути, эти люди забавлялись, наслаждаясь долгожданным покоем, хорошо понимая, что будущий переводчик должен, прежде всего, ухватить терминологию.

– Жабыко, что вы все улыбаетесь? – спросил одного из слушателей полковник Кокин, преподаватель модной в те времена военной дисциплины – ОМП (оружие массового поражения).

– И вовсе я не улыбаюсь! – обиделся вертлявый молодой человек, получивший впоследствии за свою непоседливость прозвище Забота.

– А почему тогда у вас рот не закрывается?

– Ну, почему это не закрывается?! – обижался Жабыко. Справедливости ради нужно сказать честно, что у Володи и впрямь было не все в порядке с прикусом.