Шрифт:
Наконец Губан содрал с головы одеяло.
— Это что? — быстро, задыхаясь, произнес он. — Это что? Это что?
Несмотря на то что только луна освещала палату, Ванька своими острыми, навыкате глазами разглядел и Афоньку Пыжа, придавившего на кровати Калю, и Даньку Огурца, который, жестикулируя кулаками, что-то объяснял Вышесвятскому, и трех ощетинившихся ребят у своей койки. Он сразу все понял.
— А, паразиты, — прорычал он, — так вы т е - о м н у ю. Ну, держитесь!
И Люхин и Андрей Исанов замерли, Маркевич чуть попятился. Вдруг, увидя, что уже никто не заслоняет Губана, он налетел на него, сбычив голову и размахивая кулаками. Под градом ударов Губан сперва попятился, но затем, выбрав момент, с маху ударил Маркевича в тяжелую челюсть, и тот свалился на пустую исановскую койку.
Теперь Губан стоял на кровати во весь рост, в ночном белье.
— Под-хо-ди… кому морды не жалко.
Нападавшие замешкались.
И тогда, бросив Вышесвятского, на Губана наскочил Данька Огурец, прыгнул на кровать. Губан встретил его своими огромными кулаками. Данька отлетел на койку и сбил с ног поднявшегося Маркевича. Люхин и Андрей Исанов в нерешительности заметались. Казалось, все было проиграно. Вот-вот Губан прыгнет на них с койки и начнет расправу.
И вдруг, издав гортанный, дикий крик, Люхин отчаянно кинулся на него. Губан ударил его в живот ногой, кулаком по лицу. Голова Люхина замоталась, зубы и верхнюю десну окрасила кровь, но он опять рванулся, ухватил Губана за ногу и дернул. Губан еще ударил его, заплясал на второй ноге, за нее уцепился Исанов, и Губан грохнулся спиною на кровать. А там уж, пнув Калю, на выручку товарищам спешил Афонька Пыж. Втроем они навалились на Губана. Поднялся и Маркевич. Нос, тяжелый прыщавый подбородок его были в крови, глаза, казалось, ничего не видели, глядели бессмысленно; нагнув голову, он выставил вперед кулаки, замолотил ими и сунулся в самую гущу драки. Но то ли Губан, то ли кто из своих опять так поддали ему, что Маркевич вновь отлетел к стенке, ударился затылком об пол и больше уже не поднимался.
У себя на кровати завозился Каля. Афонька Пыж так старательно забил его рот одеялом, что Каля стал багроветь, задыхаться и маленькие глазки его вылезли, словно у рака. Вдобавок, чтобы «успокоить его, паразита», Афонька, перед тем как броситься на помощь товарищам, несколько раз ударил Калю по зубам. Видя, что враги оставили его, Каля хотел бежать, но запутался босыми ногами в одеяле, упал и юрко полез под свою койку.
Стоны, ругательства, хрипы стояли в палате. Трещали железные койки, слышалось тяжелое дыхание, удары по мягкому, падение тел. Пыжу удалось навалиться Губану на грудь, и он кулаком правой руки гвоздил его в лицо. Люхин животом лежал на Ванькиных ногах и держал их в обхват. Исанов сам был подмят Ванькой, старался вырваться, с трудом дышал, но правой Губановой руки не выпускал.
— Ночью налетели? — яростно шептал Губан. — Исанова обаловали? Ско-пом!
— Довольно нас уговаривать поодиночке!
— Ну, я вас, рвань вшивую, и скопом. Все морды запомнил.
— Получай, гад, еще, — хрипел Пыж. — Лучше помнить будешь!
— Тебя мне, рябая стерва, и надо, — сказал Губан и вдруг стремительно ударил Афоньку в лицо головой. — А тебе, калека, тут не пленных расстреливать. И вторую руку оторву.
— Откатался на нас, паразит!
— Ты кусаться?
— Я вас всех изуродую!
— Бей по кумполу!
Орудуя одной свободной рукой, изгибаясь жилистым могучим телом, Губан вдруг скинул со своих ног Люхина, с рычанием набросился на Пыжа и начал наносить ему короткие страшные удары своими похожими на молоты кулаками. Сзади ему на шею прыгнул Данька Огурец. Губан сбросил и его. К Люхину он применил свой любимый удар: под челюсть.
— Держи, — сквозь зубы повторял он после каждого удара. — Держи.
Победа явно клонилась на его сторону.
Но тут случилось то, что не предвидели ни Губан, ни заговорщики. Уже несколько минут в дверях толпились ребята из большой палаты. Разбуженные шумом драки, видом необычайного зрелища, они словно оцепенели. Казалось, случись пожар корпуса номер два, воспитанники не были бы так поражены. И вот когда торжествующий Губан стал топтать ногами и без того почти бесчувственного Исанова, а Люхин с раскровененным лицом, шатаясь, пытался подойти к нему, Ахилла Вышесвятский, подняв обе руки, точно собираясь молиться, плача и смеясь, крикнул ребятам:
— Что ж вы стали, как бараны! Не видите? Бей его, храпоидола!
И словно гипноз спал с толпы. С воем, криком, сбивая друг друга, прыгая через кровати, ребята кинулись к Ваньке Губану. Одно мгновение он смотрел на них расширившимися глазами, хотел грозно выругаться, замахнуться кулаком — и попятился. Он вспрыгнул назад на койку, с койки на подоконник. Луна светила ему в спину, худое, горбоносое, веснушчатое лицо оставалось в тени. Лишь уши торчали, как у летучей мыши, да блестели в темноте оскаленные зубы.
— И вы, — только сумел прошептать он. — Вы… все…
Он стал отбиваться ногами. Теперь это было бесполезно. Десятки рук схватили его за кальсоны, за волосатые жилистые ноги, потянули вниз. Зазвенело стекло, выбитое Ванькиной головой. В одно мгновение он очутился на полу под градом кулаков. Губана били по лицу, в грудь, рвали ему рот, царапали, щипали, пинали ногами. Он яростно, ожесточенно отбивался, стараясь вырваться, вскочить на ноги. Живой клубок тел катался с ним по грязному полу. И тогда Губан стал кричать, глухо, по-звериному.
А вокруг бегал Симин — бескровный, с выставленными вперед руками, безобразно толстыми от бинтов, и чуть не плача просил:
— Ну, пацаны! Ну, ребята! Это не по-честному. Дайте мне хоть разок. Хоть плюнуть.
Озираясь, из-под кровати выполз Каля, нырнул в дверь общей палаты и, как был, в нижнем белье, босой, понесся вниз по лестнице на январский снег.
VI
Несмотря на поздний час, в корпусе номер три еще не спали. При закладке гимназии это здание, по мысли госпожи Дарницкой, было предназначено исключительно под классы и под спортивный зал. В советское время, ввиду расширения интерната, одну из нижних комнат освободили от парт, разместили там койки, и получилась спальня. Жило в ней всего одиннадцать старшеклассников, из которых половина состояла членами исполкома и хозяйственной комиссии. На этих ребят можно было положиться — они не станут мешать дневным занятиям школы. Через коридор, напротив, жил Бунаков, нынче выходной.