Да, вдарь ему подносом по лицу, чтобы нос вошел обратно в череп.

— Ты права, это — не твое дело, Урсула, лучше не лезь! — он одной рукой отстраняет ее в сторону, но делает это слишком резко. У нее не получилось удержать равновесие, и в следующую секунду она уже сидит на полу, прижимая к себе поднос.

— Да как ты смеешь?!

— Господи! — вскидываю руки к потолку, — Да не трогай ты ее, больной ублюдок! — выпаливаю раньше, чем понимаю, что сказала. — Ты же ко мне пришел, а не к ней!

Боби с дурацкой ухмылкой направляется к барной стойке, за которой я уже пытаюсь сообразить, куда могу дать деру отсюда.

— Ты права, пе-чень-ка, — отчеканивает каждый слог столь ненавистного мной прозвища. — К тебе и пришел, шлюшка моя милая! Вот давай и поговорим! — понимаю, что ту ночь он не забыл. В его глазах сейчас плескалось столько дикой злобы, что мне даже стало страшно. Не могу припомнить, чтобы когда-нибудь я его видела в таком состоянии.

— Может быть, ты хочешь поговорить о своих «чувствах» ко мне? — пальцами показывает кавычки, приближаясь все ближе. — А? Не хочешь? О чем еще ты хочешь поговорить?! Тварь! Ты мне ответишь за все!

Он начинает сыпать на меня ругательствами. Еще шаг и нас будет разделять только лакированная барная стойка. А мне даже сбежать некуда.

— Перестань орать, как ошпаренный! Ты не имеешь никакого права меня так оскорблять! Если ты не умеешь разговаривать спокойно, это не мои проблемы!

— А как мне тебя еще называть?! После того, что ты сделала?! Как? Натрахалась со своим новым приятелем? — кидает мне в лицо острые слова, которые режут душу в лохмотья. Внутри зарождается злоба, раскручивая тугие витки спирали, что сковывала мое сердце все это время.

Урсула удивленно пялится на нас.

Твою мать, Боби, я тебе точно череп раскрою надвое. Он пришел не выяснять отношения, он пришел публично оскорбить и унизить меня. Ведь прошлых унижений ему было мало. Ему во что бы то ни стало, надо доказать, что я ничтожество. Это так низко и так похоже на Боби.

— Это. Не твое. Дело. — стараюсь говорить спокойно, но руки трясутся от злости. — Понятно?

— А чье же? Ты вроде как моя девушка!

— Была! Я БЫЛА твоей девушкой, пойми ты это! Если бы не вел себя как последний придурок, все было бы нормально!

— Это ты ловко придумала! То есть я виноват во всем этом дерьме? — налетает на барную стойку, обрушивая на лакированную поверхность сжатые кулаки. Я подпрыгиваю, а где-то за спиной на стеклянных полках звякают бутылки с алкоголем.

— Это все ты! За моей спиной спала со всеми подряд! А я! Я тебе верил! Любил тебя! — на этих словах меня чуть не стошнило. — А стоило мне отвернуться, уже шпилишься с первым попавшимся?

Желваки на его лице ходят ходуном, а в глазах застыла злоба и…обида? Или это говорит в нем чувство униженного достоинства? Сомневаюсь, что он действительно меня любил. Ущемленная гордость и вспыльчивый характер дают буквально взрывную смесь.

— Боби, я даже объяснять и оправдываться перед тобой не буду, все равно это бесполезно. Я не хочу с тобой больше разговаривать. Никогда! Просто уходи! Между нами все кончено! — вжимаюсь в стройные ряды алкоголя за спиной, желая увеличить между нами дистанцию. — Можешь считать меня кем угодно, мне все равно. Просто уходи.

Распахивается дверь кухни, и на наши крики вылетают Берни с Диланом. Берни держит увесистую сковородку над головой, а в руках Дилана покоится скалка.

— Что тут происходит?! — кричит повар, оглядывая сидящую на полу Урсулу, бешеного Боби, сжимающего до треска барную стойку, и меня, пытающуюся раствориться в воздухе словно дым.

Боби переводит на ребят бешеный взгляд.

— О! Твои дружки подоспели? С ними ты тоже трахаешься?

Лицо Берни вытягивается, а Дилан делает два шага вперед, мерно постукивая скалкой по ладони.

— Боби, кажется, сегодня ты ошибся адресом! Хочешь — выйдем поговорим? Со мной или моей деревянной подружкой! Чего ты тут разорался, как на футбольном поле? Выйди за дверь и ори сколько влезет!

— Значит, трахаешься! — Боби вскидывает руки в победоносном жесте. — Я же говорил, что ты шлюха!

Дилан делает еще один шаг, почти поравнявшись с Боби. Бывший, видя серьезный настрой моих друзей, отступает и пятиться к выходу, поднимая руки вверх.

— Ладно, хорошо, видать, трахаешься, раз так за тебя заступаются целыми пачками! Мне проблемы с вами, — он разворачивается в сторону поваров, — не нужны. Я уже давно все понял! Я пошел! Нравится шпилить ее по очереди — пожалуйста! Не мне вам запрещать! У нее дырка что надо! А что касается тебя, — он переводит взгляд на меня, — с тобой, тварь, еще не закончили.