Но уроки отца Поля не прошли даром. И Жак произнес как только мог смиренно, хотя в голосе его слышалась скрытая насмешка:

— Вы правы, ваша милость, похвалиться мне нечем. Имя мое незнатно. Да и то правда, похваляться хорошо лишь в том случае, если нет никого другого, кто бы тебя похвалил.

— Что?! Что ты мелешь?

— Это не я говорю, ваша милость, а великий Эразм! [5]

— Кто? Кто?! Какой там еще Эразм? — Лицо дворянина побагровело.

В дилижансе все замолкли, прислушиваясь к разговору дворянина и Жака.

— Эразм Роттердамский, если угодно вашей милости. Эразм, рука которого написала «Похвалу глупости».

— А тебе откуда это известно? — спросил дворянин, не в силах скрыть своего удивления.

— Оттого, что я учился и читал эту книгу, да позволит мне это сказать ваша милость.

Дворянин, как и думал Жак, был из неученых и не нашелся что ответить. Начитанность Жака, его умение вовремя найти нужное слово смутили и задели дворянского неуча.

А Жак как ни в чем не бывало обратился к Шарлю:

— Признайся, Шарль, тебе удобно ехать с попугаем на коленях? Если нет, скажи об этом прямо господину. Ведь, если я не ошибаюсь, ты уплатил за свой билет ровно столько же, сколько и он.

Случись такой дерзкий разговор всего за полгода перед этим, несдобровать бы Жаку. Пришлось бы его спине отведать дворянской палки. Но время изменилось. И хоть никто не предписывал аристократам быть осторожнее, они сами теперь побаивались восстанавливать против себя население. От крестьян можно ждать сейчас всяких неприятностей. Ведь не ровен час — кого только не встретишь в дилижансе. Одного забияку поддержит другой; глядишь, вступился третий. И не успеешь оглянуться, как окажешься один против двадцати. И припомнят тебе тогда не только твои собственные вины, которых у каждого скопилось немало, а еще и вины всех твоих соседей. Так что уж лучше не связываться.

А тут как раз из глубины дилижанса раздались голоса:

— Птица, выходит, главнее человека!

— Совсем малого стеснили!..

Под хор этих дружественных голосов Жак вскочил, схватил клетку и с силой водрузил на колени ее владельцу. Встревоженный попугай что-то невнятно забормотал.

Общее сочувствие пассажиров явно склонилось на сторону Жака. Дворянин оказался не в состоянии с ним состязаться. Тут бы Жаку и остановиться, но он так разошелся, что не удержался и продолжал сыпать остротами:

— Подвигайся, Шарль, садись как следует на свое место. У тебя билет не хуже, чем у других. Мы с тобой, правда, не так воспитаны, как его милость. Но что поделаешь! Мы ведь не учились в господских пансионах. Но господин дворянин, наверное, хорошо помнит, что говорит Шамфор [6] по поводу воспитания и такта. Так вот, Шамфор говорит: такт — это хороший вкус в поведении и манере держать себя, а. воспитанность — хороший вкус в беседе и речах. Понятно тебе, Шарль?.. Ваша милость, конечно, разделяет мнение господина Шамфора?

Совершенно ошеломленный познаниями деревенского парня, дворянин вспылил:

— Любого попугая можно заставить повторять все, что хочешь!

— Безусловно! Но ведь надобно подобрать нужные слова, а этого попугай, пожалуй, сам и не сможет! Как жаль, ваша милость, что ваш попугай оказался, видимо, неспособным! Он хоть и бормочет что-то невнятное, но сомневаюсь, чтобы это были изречения великих умов.

Дворянин на этот раз смолчал. Жаку только это и нужно было. Он весело обратился к Шарлю:

— Вот теперь нам будет удобнее беседовать!

Шарль расправил плечи и обрадованно улыбнулся. Бывают такие лица — посмотришь, и не покажется оно привлекательным. Черты грубоватые, нос слегка вздернут, а губы чрезмерно толсты. Глаза, их тоже не замечаешь, но вдруг — какое чудо преображения! Толстые губы раздвинулись в улыбке, да какой ослепительной! Приоткрылись два ряда ровных зубов, один к одному. Оказывается, и глаза хороши — в них светится добрая, открытая душа.

Через полчаса Шарль и Жак стали друзьями. Новому знакомству не могли помешать злобные взгляды дворянина и соседки Жака. Тщедушная старушка сочувствовала господину и, не смея высказаться прямо, косвенно давала понять, насколько презирает это мужичье.

Оказалось, что Шарль почти на год старше Жака: ему уже исполнилось семнадцать. Родную деревню он хоть и навещал, но вполне освоился с Парижем и чувствовал себя там как рыба в воде.

Шарлю очень понравилось, как его новый приятель разговаривал с дворянином, и, оглядывая Жака с ног до головы, он с готовностью предложил:

— Я покажу тебе Париж. Всю неделю я работаю, зато по воскресеньям свободен. Мы пойдем с тобой в Булонский лес. Там ты увидишь придворных дам. Они выезжают кататься в роскошных каретах, с ливрейными лакеями на запятках. Все красавицы, как на подбор. А потом я покажу тебе настоящее чудо — Пале-Рояль…