Исследование психологии узников и эсэсовцев с точки зрения теории З. Фрейда приводит Э. Коэна к выводу, что эти две категории были абсолютными противоположностями. Прежде всего потому, что узники не имели авторитетных лидеров, с которыми они могли бы себя идентифицировать. В итоге потребность в самоидентификации уступает место потребности найти еду и прожить день, и возникает конфликт «эго» и «суперэго», в результате которого «суперэго» проигрывает. У эсэсовцев, напротив, такой лидер был, благодаря чему их идентичность была сильной и суперэго доминировало над всеми другими чувствами. В итоге Э. Коэн приходит к выводу, что заключенные представляли собой толпу, почти не имевшую общественного сознания, в то время как эсэсовцы таким сознанием, причем четко выраженным, обладали. Все это являлось важнейшим фактором, лишающим узников способности к сопротивлению. Состояние узника в лагере Э. Коэн описывает как острую деперсонализацию, которая проходила несколько этапов: от максимальной отстраненности от происходящего, восприятие происходящего как абсурда и до полной адаптации, которая выражалась в сведении своих потребностей до минимума и максимальном отдалении своего сознания от того, что творилось вокруг.

В начале 1950-х годов, несмотря на первоначальный всплеск интереса к нацистским концентрационным лагерям, их тема исчезла из европейского общественного сознания и, соответственно, историографии и вернулась только после 1960 года, когда процесс Эйхмана в Израиле вновь актуализировал сюжеты, связанные с Концентрационным миром. Поэтому закономерно следующей важной попыткой осмысления этого мира стала книга одного из самых ярких авторов, писавших о Концентрационном мире, писателя и философа Ганса Майера, известного под псевдонимом Жан Амери (анаграмма имени), – бывшего заключенного лагерей Буна-Моновиц, Бухенвальд и Берген-Бельзен. Он очень долго не хотел говорить о своем лагерном опыте. Только после процесса Эйхмана 1961 года, процесса по Освенциму в конце 1963 года и в целом в результате того, что к этому времени дискуссии о цене Второй мировой войны, вине немцев и моральных последствиях концлагерей вновь оказались в центре европейской интеллектуальной жизни, он впервые выступил с текстом о судьбах заключенных лагерей и рассказал о своем опыте. Таким образом был снят «обет молчания», и следствием этого было появление два года спустя главной работы Ж. Амери «За пределами вины и искупления» [41] , без которой сегодня не обходится ни одно исследование о Концентрационном мире и Холокосте. Помимо этой работы он стал автором еще нескольких трудов, среди которых – «Рождение современности. Формы и формирования западной цивилизации с конца войны» [42] , «Непоучительные годы странствий» [43] и др.

Все эти работы, а также тысячи статей, написанных им, подчеркивали нежелание Ж. Амери отказаться от трагического опыта своего прошлого даже в угоду современным интеллектуальным тенденциям и видеть в этом прошлом предостережение против многих тенденций в европейской мысли второй половины ХХ века. Последовательный противник постмодернистского тезиса о «смерти человека», Ж. Амери неоднократно подчеркивал, что в нынешних условиях, когда на смену человеку приходят знаки и коды, прошлое для него по-прежнему чрезвычайно важно. Он одним из первых послевоенных философов указал на то, что «расчеловечивание» человека в интеллектуальном пространстве Европы второй половины ХХ столетия ничуть не лучше нацистского Entmenschung и грозит теми же самыми последствиями.

Его пугала все более распространяющаяся в науке тенденция к сопоставлению в базовых позициях человека и животного, так как именно на этом сопоставлении во многом строилась нацистская машина уничтожения. Человек, указывал Ж. Амери, «в самом широком понимании этого слова – не вещь…» (восприятие человека как вещи также было характерно для лагеря), и он подчеркивал базовое различие человека и животного, которое состоит в том, что последнее существует в «окружающей среде», а первый – «в мире». Животное находится «в некоторой ситуации», а человек противостоит ситуациям, и это противостояние в лагере было явлено с предельной очевидностью.

Ключевым инструментом нацизма, инструментом, который, будучи направлен против врагов, одновременно создавал и укреплял саму систему, Ж. Амери считает пытку. «Пытка не была изобретением немецкого национал-социализма, – пишет он, – но она была его апофеозом. Гитлеровец не достигал еще своей полной идентичности, если был только проворный, как белка, жесткий, как подошва, твердый, как крупповская сталь. Никакой золотой партийный значок не делал его полноценным представителем своего фюрера и его идеологии, никакой кровавый орден и никакой рыцарский крест. Он должен пытать, уничтожать, чтобы «быть великим в безжалостности к страданиям других» [44] .

Ж. Амери констатирует в своих работах тотальное одиночество заключенного, его полное бессилие. Дух «человека Просвещения», то есть европейского человека, истощается в нечеловеческих условиях лагеря и не может помочь справиться с теми испытаниями, которые переносит узник. Это бессилие духа приводит к спокойному наблюдению за страданиями других. Сопряженные с ним муки совести остаются с узником после его освобождения, статус, по точному выражению А. Ахутина, «истинного мученика неучастия», сознающего «неустранимость и незаместимость своего участия» [45] , не дает возможности полноценно ощутить свободу. Одним из первых Ж. Амери сделал страшный для всех выживших вывод: если ты выжил, значит, за счет кого-то. Также в своих работах Ж. Амери восставал против многих упрощений и искажений, которыми грешило западноевропейское общественное мнение, когда обсуждало концентрационные лагеря.

В 1960 году была издана новая работа Б. Беттельгейма «Просвещенное сердце» [46] . В предисловии автор признается, что начал интересоваться феноменом немецких концентрационных лагерей задолго до того, как сам оказался их узником. «Когда же это случилось, я стал интенсивно изучать лагерь изнутри» [47] и, как говорилось выше, стал одним из первых узников, кто проанализировал свой лагерный опыт. С самого первого дня пребывания в лагере Беттельгейм решил исследовать поведение людей в экстремальной ситуации, а поскольку ничего записывать было нельзя, он приучил себя заучивать впечатления и собственные мысли. Из совокупности впечатлений и их анализа и родилась книга. Исследуя лагерь, Б. Беттельгейм рассуждает в целом о поведении человека в нештатной ситуации, вскрывает механизмы реализации этой ситуации и рассматривает на примере лагеря взаимоотношения личности и государства в условиях тоталитаризма. Согласно автору, человек, способный сохраниться в чрезвычайно ситуации морально, способен сохраниться и физически, и наоборот. Б. Беттельгейм указывает, что для этого было необходимо. «Для выживания необходимо, невзирая ни на что, овладеть некоторой свободой действия и свободой мысли, пусть даже незначительной. Две свободы – действия и бездействия – наши самые глубинные духовные потребности, в то время как поглощение и выделение, умственная активность и отдых – наиболее глубинные физиологические потребности. Даже незначительная, символическая возможность действовать или не действовать, но по своей воле (причем к духу и к телу это относится в одинаковой мере) позволяла выжить мне и таким, как я» [48] .

Б. Беттельгейм подробно рассматривает все формы изменения человека в условиях лагеря: какие виды принимает самоопределение человека, как он приспосабливается к существующим условиям, как работают механизмы психологической защиты, эмоциональные связи, как выбираются «мишени для злости». Одним из первых Б. Беттельгейм на конкретных примерах рассмотрел связку «преследователь – жертва» и зафиксировал механизм взаимной демонизации в рамках этой связки. Проведя глубокий анализ генезиса и форм тоталитарного государства, Б. Беттельгейм продолжил дискуссию о тоталитаризме, начатую ученицей М. Хайдеггера, философом Ханной Арендт, заявив о «психологической притягательности тирании».