Баваклава спала, а отец и мать безмолвно сидели рядом и терпеливо ждали ее пробуждения.

Юный Шаров потоптался на месте, потом тихо спросил:

– Заболела?

Не поднимая головы, отец ответил:

– Если б заболела! Умерла...

Потом он повернулся к сыну и резко сказал:

– Понимаешь, бабушка умерла!

Мальчик никак не отреагировал на слова отца. Слова прозвучали, но их смысл не дошел до его сознания. Он смотрел на бабушку не с жалостью, а скорее с любопытством - за всю жизнь никогда не видел бабушку спящей. Утром, когда он еще спал, бабушка была уже на ногах. Она трясла его за плечо и тихо говорила:

– Ты же опоздаешь в школу. Вставай, Леня!

– Минуточку... Еще минуточку, - сквозь сон молил юный Шаров.

Сон не отпускал его, затягивал в свои сладкие глубины. А бабушка все трясла его за плечо. И, просыпаясь, он сердился на нее, словно она была виновата в том, что надо подниматься, вставать, идти в школу...

Не знал юный Шаров и когда бабушка ложилась спать, потому что укладывался и засыпал раньше ее. Только теперь он увидел бабушку с закрытыми глазами. Гладкий лоб, нос-бугорок. Подбородок со впадинкой. Руки поверх одеяла. Все это не внушало мальчику никакой тревоги. Напротив, в облике бабушки был устойчивый покой, который передавался внуку.

Он тихо вышел из комнаты и затворил за собой дверь.

Хотя сердце бабушки уже не билось, юный Шаров продолжал думать о ней, как о живой. Горе запаздывало, задерживалось в пути.

И мальчик только смутно догадывался о его приближении. Он все еще ждал, что дверь отворится и в комнату войдет бабушка.

"Три часа, а ты еще не обедал!" - воскликнет она и заснует, засуетится, чувствуя себя виноватой за опоздание.

Привычка видеть бабушку живой, неутомимой, вечно бодрствующей была настолько сильна и неистребима, что смерть отступала перед ней. В сознании юного Шарова бабушка продолжала жить.

Он вдруг вспомнил, что голоден, и пошел на кухню. Обед же разогревать не стал, а сделал себе три толстых бутерброда с колбасой.

Два тут же съел всухомятку. С третьим вернулся в комнату. Шел мимо телевизора - щелкнул выключателем. Как раз передавали хоккей, играли его любимые "Крылышки". И через несколько минут, вовлеченный в радостный круговорот игры, юный Шаров совсем забыл о Баваклаве.

Когда же голос отца - "Имей совесть!" - вернул мальчика к действительности и он - щелк!
– выключил телевизор, то вспомнил, что по пути из школы поленился зайти в аптеку и взять для бабушки глазные капли. Эти капли действовали только два дня, их нельзя было купить впрок, и в его немногочисленные обязанности входило приносить бабушке свежие капли.

От капель его отвлекла мысль о Дворце водного спорта. Надо было разыскать чистую рубашку, а он никогда не доставал белья сам и не знал, где оно лежит. То ли у мамы в шкафу, то ль в коридоре - во встроенном. Еще он забыл спросить у Сани, надо ли надеть чистые кальсончики или достаточно сменить рубашку.

Он сунулся в один шкаф, в другой. Ничего не нашел и, чтобы оттянуть время мытья, прилег на диван. Обычно в душ его загоняла Баваклава. Она мыла его сама. Даже когда он стал юным, приходила потереть спинку и помыть голову. С Баваклавой можно было и покапризничать и поплескаться. Мама же решительно совала его голову под кран. "Ой, горячо!" - "Ничего, в самый раз!" - "Ой, щиплет глаза!
– "Закрывай крепче!" - и никакого баловства и плесканий...

Юный Шаров поймал себя на том, что раньше никогда не задумывался о Баваклаве. Она всегда была рядом, всегда старалась помочь ему, услужить. Ее имя .-"Баваклава" он произносил, как волшебное "Сезам, откройся!", если что-то было нужно. Стоило сказать "Баваклава" - на столе появлялся обед, убирались брошенные посреди комнаты ботинки, гладились брюки, решалась задача. Правда, задачи решались только в младших классах, потом бабушка "отстала", и задачи, которые задавали на дом, были ей не под силу.

Она делала множество полезных, нужных для его жизни дел, освобождала его от забот. Поэтому он вспоминал о бабушке, только когда хотел есть, гулять, когда требовалась помощь или защита.

Зазвонил телефон. Юный Шаров вскочил с дивана. Поднял трубку.

Знакомый голос весело затараторил:

– Старик! Салют! Это я - Саня. Ты душ принял?

– Зачем... душ?
– растерянно спросил юный Шаров.

– Забыл, что ли? Только ноги мой как следует. Там врачи проверяют. И уши мой. Могут не допустить.

– Почему... не допустить?

– Что с тобой, старик? Ты спал, что ли? Мы же идем во Дворец водного спорта. К Борису Ивановичу. Усек? Плавки нашел?

– Нашел, - механически ответил юный Шаров.

Ему казалось, что его дружок Саня Ведерников звонит из далекого беззаботного мира, где все в порядке и бабушки не засыпают среди бела дня.

– Жду тебя у входа. В четыре. Пятки три лучше! Усек?

Счастливый мир отключился.

Сегодня юный Шаров впервые думал о бабушке по-иному - без практической надобности. Почему-то вспомнил, как в раннем детстве она надевала ему под шапку платочек, чтобы мех не кололся и не задувал ветер. Когда он подрос, то стал стесняться этого платочка... И еще стал обижаться, когда говорили, что он похож на бабушку. Как это мальчик похож на бабушку?! Ведь если ребята узнают об этом - засмеют! Он смотрелся в зеркало, стараясь убедить себя, что не похож. Но у него был нос бугорком, подбородок со впадинкой, волосы рыжеватые, как у бабушки...