Речь написана на смерть императора Юлиана, погибшего 26 июня 363 г. н. э. во время сражения с персами в местности под названием Маранта. Это известие глубоко опечалило Либания, который был лично знаком с императором и состоял с ним в дружеской переписке. О своих переживаниях, вызванных смертью Юлиана, оратор упоминает также в других речах и в письмах (см.: Жизнь, или О собственной доле. 134—135; Письма. 1071, 1128, 1194, 1351 и др.). Из последних мы, в частности, узнаём, что это трагическое событие вызвало значительный перерыв в ораторской деятельности Либания, которую он возобновил лишь в 364 г. н. э. (см.: Письма. 1294). И «Монодия Юлиану», и «Надгробная речь Юлиану» (см. с. 75—134 наст, изд.) были написаны почти два года спустя после смерти императора, т. е. в 364—365 гг. н. э. (см.: Libanii opera 1903-1927/IV: 183).

Вероятнее всего, речь была написана Либанием в 365 году, то есть практически сразу же после «Монодии Юлиану», и так же, как и последняя, имела большой общественный резонанс (см.: Libanii opera 1903—1927/IV: 183). Об этом, наряду с прочим, свидетельствует тот факт, что почти столетие спустя Сократ Схоластик, автор «Церковной истории», посвятивший целый параграф своего труда обзору биографии Юлиана, демонстрирует прекрасное знание рассматриваемой речи Либания, с которым он полемизирует в оценке личности и деятельности императора (см.: III.1). «Надгробная речь Юлиану» составлена в соответствии с общепринятым каноном жанра эпитафия, но представляет особый интерес в том отношении, что является последним крупным нехристианским памятником этого жанра и в то же время — неким связующим звеном между классической греческой риторической традицией и позднейшим красноречием византийской эпохи. Кроме того, этот эпитафий можно рассматривать и как немаловажный источник наших сведений о Юлиане и его эпохе, дополняющий, таким образом, те разнообразные и подчас противоречивые свидетельства, которые оставили о ней многочисленные римские и византийские историки — Аммиан Марцеллин, Евтропий, Зосим, Сократ Схоластик, Созомен, Зонара и др.

Ввиду того, что так называемый «фукидидовский вопрос» по сей день не получил в науке окончательного решения, нельзя составить однозначного мнения о том, как и когда возник труд Фукидида, писавшийся на протяжении многих лет Пелопоннесской войны, в одних событиях которой автор принимал непосредственное участие, а другим был очевидцем. Не менее трудно также определить, что именно в этом незаконченном труде принадлежит самому Фукидиду, а что было добавлено в первоначальный текст позднейшими редакторами и издателями (предположительно он был опубликован в 394/393—391/390 гг. до н. э.). В свете указанных причин невозможно установить и то, к какому времени относится написание входящей в сочинение надгробной речи Перикла. С определенностью можно лишь сказать, что сам Перикл произнес эпитафий в честь погибших воинов в конце первого года Пелопоннесской войны (431 г. до н. э.), на церемонии их торжественного погребения. Однако тот факт, что Фукидид лично присутствовал при произнесении эпитафия, а также слова оратора о том, что в «речах» полководцев и политиков, фигурирующих в этом сочинении, он всегда стремился «возможно ближе придерживаться общего смысла» сказанного (хотя и осознавал при этом, что услышанное невозможно «в точности запомнить и воспроизвести» (Фукидид. История. 1.22.1. Пер. ГА. Стратановский)), позволяет предположить, что автор не только добросовестно передает содержание эпитафия, но и сохраняет в целом стиль самого Перикла: «смелую образность» его речи, ее «величавый ритм в соединении с прерывистостью движения и строгой ораторской логикой, покорявшей сердца и мысли слушателей» (Стратановский 1981: 360). Тем не менее в эпитафии, как и в других подобных «речах», неизбежно присутствует субъективный элемент, обусловленный стремлением Фукидида дать осмысление происходящего с точки зрения политической обстановки, психологии персонажей, симпатий или антипатий самого автора и т. д. Будучи страстным поклонником Перикла и адептом проводимой им государственной политики, Фукидид создает в рассматриваемой речи образ идеального правителя и человека, а также обнаруживает явную тенденцию оправдать действия афинян в ходе их военных столкновений со Спартой, что характерно и для всего сочинения Фукидида в целом, носящего, по общему признанию, характер скрытой апологии афинян (см.: Ullrich 1846; Schwarz 1919; Finley 1940; Romilly 1947; Andrews 1959 и др.). Таким образом, хотя подлинный текст речи Перикла и не сохранился, благодаря Фукидиду мы располагаем ее версией, весьма приближенной к оригиналу, которая к тому же является самым ранним образцом известных нам речей этого жанра.

Приведенный отрывок является частью диалога Платона «Менексен», создание которого относится ко времени заключения так называемого Анталкидова мира с персами, весьма позорного для греков, так как согласно его условиям греческие города Малой Азии, а также остров Кипр передавались во власть персов, в то время как над городами материковой Греции (включая Афины), в целом сохранявшими свободу и независимость, устанавливалось главенство Спарты. Основу диалога составляет надгробная речь Сократа, якобы слышанная философом от Аспазии, супруги Перикла, и предназначавшаяся для произнесения на ежегодном чествовании памяти погибших за родину афинян. Речь отвечает традиционному для эпитафия канону, в соответствии с которым в ней восхваляется военная и политическая история Афин от легендарных времен до современности. Однако ввиду недавних событий, к которым приурочено написание диалога, эта речь звучит несколько саркастически. Впрочем, сарказм Платона касается здесь не столько самого города, сколько популярных среди афинян выступлений ораторов, обыкновенно расточающих излишние и не всегда заслуженные похвалы, говоря при этом «очень красиво» и «украшая свою речь великолепными оборотами»; по словам Сократа, они «чаруют <...> души», «превозносят на все лады <...> город», а также его жителей — и в результате последние сами себе начинают казаться «значительнее, благороднее и прекраснее», чем они есть на самом деле (Платон. Менексен. 235a—b. Пер. С.Я. Шейнман-Топштейн). Однако, несмотря на отчасти пародийный характер надгробной речи Сократа, в ней угадывается явное желание самого Платона упрочить авторитет Афин в неблагоприятно складывающихся для них обстоятельствах, напомнить грекам о славном прошлом города, о его верности идеалам свободы и равенства, о той поддержке и помощи, которую афиняне на протяжении всей истории оказывали слабым и угнетаемым полисам Греции. Картина длительной совместной борьбы греков с персами под предводительством Афин, в сжатом виде данная затем в «Законах» (см.: III.698b—700a), приобретает в этом диалоге Платона поистине риторический размах. Более того, произнося надгробную речь в честь погибших сограждан, Сократ, следуя правилам жанра, не только идеализирует роль Афин во всеобщей греческой истории, но и стремится оправдать явные просчеты и неудачи афинян, невзирая на упадок их былого могущества (свидетелем которого, между прочим, Сократ являться не мог, ибо ко времени описываемых событий (380—370-е годы до н. э.) его уже не было в живых) (см.: Платон. Менексен. 244c—24ба). Это ясно говорит о том, что главной идеей диалога Платона является попытка реабилитации Афин в условиях глубокого социально-экономического и политического кризиса, охватившего как сам город, так и весь греческий мир после окончания Пелопоннесской войны.

Трактат ритора Менандра Лаодикейского «Об эпидейктическом красноречии» первоначально являлся, по всей видимости, частью обширного сочинения под названием «Риторика» («????? ????????»), которое пользовалось большим авторитетом в поздней античности. Настоящий трактат посвящен различным жанрам эпидейктического (торжественного) красноречия, в том числе — эпитафию и монодии, и содержит не только их общий обзор, но и детальную характеристику. Являясь по существу скорее компилятивным, он тем не менее обладает для нас особой значимостью, поскольку представляет собой единственный дошедший от античности риторический компендиум, в котором специально рассматривается теория эпитафия и примыкающего к нему жанра монодии и даются подробные рекомендации по составлению речей этого жанра.

Сочинение греческого ритора Теона Александрийского представляет собой распространенный тип школьного руководства по риторике. В нем рассматриваются важнейшие приемы и способы построения речей, даются определения основных риторических понятий, при этом автор следует традиционному риторическому учению о трех типах речи и неукоснительно соблюдает основное правило расположения материала — от простого к сложному. Трактат сохранился не полностью. Так, от главы, посвященной определению закона (?????), которая теперь завершает собой всё изложение, до нас дошла лишь часть, в то время как пять последующих глав утеряны целиком. Кроме того, отсутствуют или подверглись перестановке отдельные части трактата, что, по всей видимости, вызвано стремлением редактора привести текст в соответствие с пользовавшимся позднее большей популярностью учением Гермогена из Тарса, одноименное сочинение которого наряду с трактатом Афтония вскоре заменило собой руководство Теона в школьной риторической практике. Предлагаемый вниманию читателя отрывок содержит общие рекомендации по составлению энкомия, которые могли также применяться и при написании речей других жанров, относящихся к эпидейктическому роду красноречия, в частности — эпитафия.

Аристид 2006 Элий Аристид. Священные речи. Похвала Риму / Изд. подгот. С.И. Межерицкая, М.Л. Гаспаров. ?.: Ладомир: Наука, 2006. (Литературные памятники).

Банников 2011 Банников А.В. Римская армия в IV столетии (от Константина до Феодосия). СПб.: Филологический факультет СПбГУ: Нестор-История, 2011.

Вэрри 2004 Вэрри Дж. Войны античности от Греко-персидских войн до падения Рима: Иллюстрированная история / Пер. с англ. ?.: ЭКСМО, 2004.