Слушать его было всё равно что узнавать то, что ты уже подсознательно знал и так.

«Великий Пророк», — шептались люди. «Чудотворец».

Сегодня он был одет в белое, шёлковое одеяние, которое сияло в лучах солнца. «Небесный Клинок» остановился, немного не дойдя до конца лестницы, и оглядел волнующуюся толпу. В его облике сквозило великолепие, как будто Арвинд сошёл не со второго этажа, а с самих небес.

Внезапно Станнису сделалось не по себе: он осознал, что конечно с обратной стороны здания есть вход, вот только он не видел, чтобы Моустас заходил через него в храм и потом поднимался на второй этаж. Нет, Баратеон не видел ни как этот человек поднимался, ни как он спускался с вершины этой лестницы. Брат короля просто… просто заметил его.

А ведь Станнис сидел здесь уже давно! Подошёл одним из первых!

Мысленно он обозвал себя дураком.

— Обычный юноша, по имени Вирвид, бедный и незнатный, — изрёк лорд Моустас, — однажды спустился с гор Укташ, где он постился и молился Семерым богам.

Толпа мгновенно смолкла. Сделалось так тихо, что Баратеон слышал шум ветра.

— Сам «Отец» — как говорится в священном писании Семерых, послал ему зайца, чтобы Вирвид мог наконец-то поесть. Будущий верховный септон, первый, получивший этот сан во всём мире, освежевал зайца, дар «Отца», и развёл костёр, чтобы насладиться трапезой. Когда юноша поел и был доволен, божественный «Отец», справедливый судья, присоединился к нему у костра, ибо в те дни Семеро еще не отдали мир на попечение людей и ходили среди них. Вирвид, узнав в нём бога, тут же упал на колени рядом с костром, не думая, куда опустит лицо.

«Небесный Клинок» вдруг улыбнулся.

— Словно юноша в брачную ночь, он промазал из-за охватившего его пыла…

Баратеон расхохотался вместе с тысячной толпой. Как-то так получилось, что солнце запылало ещё ярче, освещая говорящего.

— И «Отец» спросил: «Почему ты, человек верующий и не знатный, опустился лишь на колени? Разве не все люди равны друг другу, что короли, что простые крестьяне? Разве не подобает им всем падать перед богами ниц?» Вирвид ответил: «Но передо мной огонь!» На что божественный «Отец» сказал: «Огонь горит на земле, и то, что поглощает огонь, становится землёй. Я — твой бог. Пади же ниц».

Арвинд сделал паузу.

— И тогда Вирвид — как говорят нам священные писания, опустил лицо в пламя.

Невзирая на душный, влажный воздух, Станниса охватила дрожь. Он читал эти книги. Сколько раз — особенно в детстве, когда он смотрел на костёр, ему приходила мысль опустить лицо в огонь — чтобы почувствовать то же, что когда-то чувствовал первый верховный септон?

Вирвид «Сгоревший Септон»! Его лицо спеклось в корку. Глаза, губы и нос были сожжены дотла. Но он выжил. И лишь ещё больше укрепился в вере.

«Он опустил лицо в огонь! В огонь!»

— Подобно Вирвиду, — продолжал «Небесный Клинок», — мы опускаемся на колени перед костром…

Баратеон затаил дыхание. Жар хлынул сквозь него — или ему показалось?

— Истина! — воскликнул лорд Арвинд так, словно называл имя, знакомое каждому человеку. — Огонь истины! Истины того, кем вы являетесь.

Голос его звучал гулко и глухо.

— Вы слабы. Вы одиноки. Вы не любите того, кого вам следовало бы любить. Вы вожделеете непотребств. Вы боитесь даже собственных братьев. Вы понимаете куда меньше, чем делаете вид…

Моустас вскинул руку, словно добиваясь от собравшихся еще большей тишины.

— Вот, что вы есть. Слабость, одиночество, незнание, похоть, страх и непонимание. Но даже сейчас вы способны ощущать огонь истины. Даже сейчас он снедает вас!

Арвинд опустил руку.

— Но вы не падаете ниц. Нет, не падаете…

Взгляд его блестящих глаз остановился на Станнисе, и мастер над кораблями почувствовал, как у него сдавило горло, почувствовал, как стучит молоточек сердца, пригоняя кровь к лицу.

«Он смотрит мне в душу. Он свидетельствует…»

— Но почему? — вопросил «Небесный Клинок», и в голосе его чувствовалась непостижимое удивление. — В муке огня таится бог. А в боге кроется избавление. Каждый из вас владеет ключом к собственному спасению. Вы уже стоите на коленях. Но вы до сих пор не пали ниц и не коснулись лицом земли. Вы слабы. Вы одиноки. Вы не знаете тех, кто любит вас. Вы вожделеете непотребств. Вы боитесь даже собственных братьев. И вы понимаете куда меньше, чем делаете вид!

Баратеон скривился. Эти слова наполнили его болью, а мысли закружились вихрем от понимания чего-то и знакомого, и неведомого одновременно.

«Это я… он говорит обо мне!»

— Есть ли среди вас тот, кто станет это отрицать?

Тишина. Какая-то женщина негромко рыдала, размазывая слёзы по лицу. Лица мужчин были каменными, многие отводили глаза, даже рыцари и знать. Они не могли сдержать чувств. Ослепительно красивая блондинка из свиты Моустаса сжала руки у груди. В её взгляде, направленном на Арвинда было столько… столько!