Юрий Яковлевич ЯКОВЛЕВ
Салют
Прохладным майским вечером отец и сын ждали салюта. Сын вскарабкался на подоконник, а отец стоял за его спиной и на всякий случай держал мальчика за лямку штанишек.
– Скоро?
– нетерпеливо спрашивал мальчик и сильнее прижимался носом к стеклу.
– Скоро, скоро, - отвечал отец и посматривал то на часы, то на небо.
– Давай откроем окно, - предложил сын.
– Зачем?
– Чтобы лучше было слышно.
– И так услышим.
Отец присел на край подоконника. Неожиданно мальчик повернулся к нему и спросил:
– А у дедушки была борода?
– Нет. Он был молодым.
– Разве дедушки бывают молодыми?
– Бывают... стало быть.
– А усы?
– Что усы?
– Усы у него были?
– Кажется, были.
– И винтовка была, - произнес мальчик.
Отец удивленно посмотрел на сына и спросил:
– Кто это тебе сказал... про винтовку?
– Знаю. А патроны он тебе дарил?
– У него не было патронов, когда он уходил на войну.
– Были. Надо было попросить. Ты не просил?
Отец ответил не сразу. То ли он подыскивал слова, то ли подумал, почему и в самом деле не просил патронов. Он сказал:
– Я плохо помню. Когда дедушка уходил, я был таким, как ты.
Мальчик пропустил его объяснение мимо ушей. И снова спросил:
– А где дедушка?
– Он не вернулся с войны.
– Почему не вернулся?.. Ты напиши ему, пусть возвращается.
– Туда не ходит почта.
– А почтальоны... с толстой сумкой на ремне?
– Не ходят.
– Может быть, съездим за ним? В воскресенье?
– Туда не ходят поезда.
– Поедем на автобусе, а там пешком. Войну посмотрим.
– Войны давно нет.
– Когда дедушка вернется?
– Никогда.
– Никогда - это долго?
– Долго.
– Подождем. Правда?
– Понимаешь, какое дело, - дедушка погиб.
– Как погиб?
– Фашист выстрелил в него, и он упал. Пуля попала в сердце. Вот сюда.
Отец показал, куда попала пуля, и мальчик долго рассматривал верхний карман пиджака, где отец держал палец. Потом он спросил:
– Давно?
– Ну да. Очень давно.
– Может быть, уже зажило, раз давно?
– Он уже умер.
Отец долго не решался произнести это слово, но оно не произвело на мальчика никакого впечатления. И отец удивленно смотрел на сына, словно дожидался, когда наконец слово "умер" дойдет до его сознания. Но мальчик как ни в чем не бывало барабанил пальцами по стеклу. Потом сказал:
– Все вернулись, и дедушка вернется... попозже. Правда?
– Ничего ты не понимаешь.
– Понимаю, понимаю... Он без бороды, но патроны у него были.
– Сейчас салют начнется. Смотри.
Вдалеке громыхнули орудия, и тяжелый раскат донесся не до слуха, а ударил прямо в грудь. И сразу по темному небу с треском покатились разноцветные шаровые молнии. И в их коротком сиянии стремительно пронеслись призрачные стаи вспуганных голубей.
– Кто это стреляет?
– спросил мальчик.
– Солдаты.
– Которые вернулись?
– Разные.
– А почему звенят стекла?
– Это бьют пушки.
– С войны?
– Из пригорода.
– Нет, они бьют с войны, - стоял на своем мальчик.
– Я точно знаю. И та белая ракета тоже с войны. Ты был на войне?
– Нет, - ответил отец.
– Я же был маленьким, как ты.
– Вот ты и не знаешь, что пушки бьют с войны. Закрой глаза, лучше будет слышно. Бум! Бум! Это дедушка бьет с войны.
– Пусть будет по-твоему, - тихо сказал отец.
Но мальчик не слушал его слов.
– Дедушка потому и не вернулся, чтобы бить из пушки, когда салют. Правда?
– Правда.
В комнате было темно. И только огни ракет на несколько мгновений освещали отца и сына то зеленым, то красным, то желтым светом. Над городом гремел салют. Но отец не следил за восходом ракет. Он смотрел на маленькую фигурку, прижавшуюся к стеклу, на сплющенный нос и на широко раскрытые глаза. И отцу казалось, что глаза сына видят то, что он, взрослый человек, никогда не сможет увидеть: они видят войну, видят распаленные лица солдат и дедушку, который не вернулся с войны, чтобы бить из пушек, когда салют.