— М-м-м, — вымолвил Давид с наслаждением, кладя очередной кусок яблочного пирога в рот. — После этого, ты обязана стать моей женой.

Только он может одной лишь фразой перевернуть всё внутри меня, воскрешая мертвые клеточки души.

— Папа вернётся из Европы через неделю, — заговорила я, чуть помедлив. — Я собираюсь поговорить с ним о разводе.

— Хорошо, родная, — он взглянул на меня и улыбнулся, взяв меня за руку.

Настроение было замечательным. Весенним — расцветающим. И лишь Стройняшка ходила вокруг и недовольно глядела на меня.

— Кажется, она ревнует, Давид, — отметила очевидный факт.

— Ты, кстати, так же выглядишь, когда ревнуешь. Ходишь, носиком шмыгаешь, — засмеялся в голос.

И, увидев, что я тянусь его побить, он вскочил и убежал, и я, без раздумий, вскочила вслед за ним. Знает ведь подлец, как я злюсь, когда он шутит, касаемо моей ревности. Знает, но все равно шутит.

Забежав в дом, я не успела оглядеться, а Давид уже поймал меня сзади, обнимая и придерживая мои руки.

— Ах ты жук, — сморщила наигранно лицо.

— Останься сегодня здесь… — вымолвил, проигнорировав мою мнимую злость.

Я понимала, что должна сказать "нет". Должна, но не хотела. Не хотела больше возвращаться в чужой дом, где проживала около трёх месяцев. Поэтому, поддавшись сердечной воли, я приняла его предложение. И предупредила Альберта, что сегодня вновь останусь с ночёвкой у сестры.

Поздно ночью, после душа, обёрнутая в одно лишь полотенце, я вспомнила, что мне нечего надеть на ночь и поспешила позвать Давида.

— Я здесь, — раздался его голос из соседней двери.

И пройдя к ней, я вошла в неё. Это оказалась его спальня, исполненная с отменным вкусом, с сочетанием чёрных и серых оттенков. В воздухе я уловила нотки аромата его парфюма, которые начинали кружить мне голову. Но, кто заставил меня и впрямь потерять рассудок, так это сам Давид, что стоял в одних лишь шортах с оголенным торсом и сушил полотенцем волосы.

— Д-давид… Мне нечего надеть, — вымолвила с трудом, сглотнув нарастающий комок в горле и продолжала наблюдать за каждыми движениями его чётких рельефов тела.

Мужчина поднял глаза и застыл, увидев мое, еле прикрытое, обнаженное тело. Пройдясь медленным взглядом по мне, он выпрямился и прошёл к двери, за которой открылась мне гардеробная.

В его отсутствие, я стала неспешно прогуливаться глазами по комнате, изучая каждую в ней деталь. Сдержанность и минимализм — первое, что я отметила. Весь акцент шёл на роскошную большую кровать, которая смотрела прямо на панорамные окна, за которыми был виден фонтан, освещённый ночными фонарями.

И, наблюдая за всей необычностью простоты, я только в конце заметила картину, висящую на стене. У меня перехватило дыхание и я замерла, не веря своим глазам. Картина была полностью списана с фотографии. С фотографии, где на рассвета я стою у берега моря и наблюдаю за морской гладью.

Помню этот день и помню, о чем думала в эти секунды. Марта просила меня забыть о ней и вести себя естественно. И, послушавшись её, я погрузилась в свой мир, полностью поглотившись мыслями о Давиде.

Интересно, догадывается ли он, что на данном изображении, висящем у него на стене, нарисована не только я, но и моя влюблённость к нему?

— Держи, — послышался мужской голос позади меня.

Обернувшись, я встретилась взглядом с Давидом, который стоял с протянутой рукой, держа в ней футболку.

— С-спасибо, — с благодарностью приняла майку.

И вновь перевела взгляд на картину, продолжая не верить в то, что на ней изображена я.

— Давид, — вымолвила дрожащим голосом и коснулась кончиком пальцев картины. — Я не достойна подобного.

Почувствовала, как он подошёл сзади и, приложив руку к моей талии, потянулся губами к уху:

— Ты достойного целого мира.

И не дав сказать больше ни слова, он развернул меня к себе и, прислонив к стене, впился в мои губы, лишив последней капли рассудка. Я выронила все, что держала в руках, и обвила руками шею Давида, боясь потерять равновесие.

Он взял меня на руки и, через считанные секунды, я уже лежала на мягкой шёлковой постели. Сердце застучало в бешеном ритме, и в комнате стало слишком мало воздуха для меня.

Его губы скользнули вниз по шее, а руки, нежно поглаживая мои ноги, медленно поднимались вверх по ним. Все тело содрогалось от этих прикосновений. И с каждой секундой хотелось большего.

Почувствовав, как он стал сжимать мои бедра, я изогнулась от наслаждения, а губы мои задрожали в ожидании его поцелуя. И будто читая мои желания, Давид потянулся к моим губам и заключил нас в страстном поцелуи. А его руки, поднявшись вверх, стянули петель на полотенце и, открывая для себя более широкую пристань для поцелуев, лишили мое нагое тело единственного прикрытия.