— Добрый день, — поздоровались я с перепугу. Действительно, совсем не важно, что на дворе ночь.

— Чур меня! — гаркнул мужчина, истово перекрестился и заперся у себя во дворе, — изыди, ведьма!

— Обязательно. А кустики тут нигде не растут?

Из-за забора в меня полетела коряга. Вот гад! Белая горячка у него, не иначе. А коряга ничего такая, антуражная. Кривенькая, косенькая, в недавнем прошлом была, похоже, яблонькой. На черенок сгодится. Подобрала.

— Спасибо, мил человек! Найду дохлую жабу — отдам сторицей!

Противный у меня харакер, но почему бы не пошутить? За забором что-то икнуло и послышался громкий топот тяжёлых ботинок. Хорошо, что удаляющийся.

Подходящий куст цветущей сирени оказался за поворотом. Прямо на него уставилась своим черным глазом дорожная камера. Неприятно, но когда в твоём доме собралось столько женщин при власти не очень-то и страшно. Да и с куста от пары пышных веточек не убудет. Запах цветущих ветвей окунает с головой в детство, помню, как мы искали наперегонки цветочки с пятью лепестками. И так сразу весело стало на душе. Вся затея уже не кажется чем-то опасным и глупым, приобретая вкус детского озорства, когда больше всего боишься ободрать коленку, чтоб не влетело от мамы.

Прутья ломаются очень легко, благо их хорошо видно. Ветки с листьями, гроздья цветов, моя метла станет самой дикой и самой нарядной на фоне благообразных метел соседок. Вот только завязать наверняка будет нечем. Поискала рукой по карманам нового платья и к своему удивлению выудила завязку для волос. Точно, я же ее переложила, когда в парикмахерской одевалась.

Да уж, штука получится странная. Кривая палка, пучок прутьев вперемешку с цветами и листьями, вместо шнура фиолетовая резинка с бусинками. Но в целом неплохо. Главное, не обтрепать по пути. На камеру показала язык и, как ни в чем не бывало, пошла к своему новому дому, держа метлу в вытянутой руке. Вот теперь-то я точно выгляжу как настоящая ведьма. Чёрное платье, ботильончики на шнуровке и метла. Жаль, нет шляпы и медного котелка. Впрочем, котел как раз сейчас украшает собой праздничный стол наших девичьих посиделок. Видели бы меня и этих дам наши коллеги, рухнули бы от хохота.

Энтель

Лес стал намного светлее и реже, расступились хвойные кроны, уступив место дубам. Солнце робко крадётся лучами меж толстенных стволов, будит утренних птах, вдыхает сияние в росу и кажется, что все дурное осталось далеко позади. И лёгкий пар, остаток ночного дыхания леса, и капли росы, падающие за воротник — все это непременно смоет ужасающее предначертание.

Великой глупостью было бы в это поверить. Рана на бедре почти не кровит, уже счастье, повезло, отделался лёгким испугом. Оружие гоблинов не было в должной мере пропитано ядом, или выветрился он по недосмотру. Как бы то ни было, а, не считая порванных и залитых кровью штанов, ущерба после боя мы не понесли. Гоблины — мерзкий народ, сильные, ловкие, выносливые воины, удачливые охотники. Одно радует, они не стратеги. В худшем случае умеют напасть толпой как прошедшей ночью. А расставить посты, нагнать или, наоборот, отрезать дорогу уже им не под силу. Отец не считает нужным вычистить лес от этой напасти, жалеет тех редких ремесленников, что рождаются у этого народа. И вправду, мех, который они нам продают, не имеет цены. Выделка всегда великолепна, да и цвета шкур все как на подбор. На готовом меховом плаще не будет видно ни пятнышка другой масти, кроме той, что и должна быть. Выкури мы их из нашего леса, им пойти будет некуда. На севере и западе море окружает лес своими тёплыми волнами. Позади великая пустошь, а за ней, — о! туда лучше совсем не соваться, — ведьмины угодья. Никто не знает, что за колдовство они сотрворили лет этак триста назад, еще во времена правления моего деда, но с тех самых пор на ведьминой земле ничего не растет. Колючки, голые камни, чудовища, колодцы, полные ядовитой воды, которым нет дна. Смрад от болот укутывает те земли, и песок, великие тучи песка, пересыпается из одного конца их земель в другой по воздуху, окрашивая все в красно-бурый невыносимый цвет.

И вот уже триста лет мы воюем. Диким кажется то, что с этими порождениями тьмы до того времени был даже торговый союз. Мы отдавали им свои растения, деревья для строительства жилищ, они нам диковинки и амулеты, зелья, говорят, тоже. Ведьмы мечтают занять великую пустошь, вспахать ее разнотравье, возвести свои лачуги и схроны для зелий на нашей исконной земле. Мы бы и дали им немного земли вдоль границы. Но разве с ведьмами можно вести диалог? Уступи им пядь земли, след от ладони, через неделю они отхапают след руки великана, а ещё через месяц сведут на нет все луга и поля, а то и превратят их в новые голодные земли. Наподобие тех, в которых сейчас сами и селятся. Отец прав, когда велит не жалеть этих гадин, их промысел несёт только зло. Одна беда, если в ночь великого колдовства, в Сайман, их соберётся ровно тринадцать, тогда нам будет худо. Искренне верю, что такого никогда не случится. Боги на нашей стороне. Нити их жизней и так почти невозможно разорвать, даже, когда ведьмы приходят поодиночке. А уж в Сайман! Как устоим, как стояли до сих пор — ведают только боги. Впрочем, ещё не время унывать. Бились раньше, одерживали победы, значит, и в этот раз удастся отбить свои земли. Сегодня отец, наш король, навестит служителей рощи и сможет заглянуть в мутный источник грядущего, это поможет хоть немного предсказать ход битвы.

А мне самому нужно уповать на чудо и на то, что служители смогу разорвать неокрепшую ещё, но, действительно, судьбоносную связь. Впереди лес окончательно расступился, заговоренный луг сияет матово-белым свечением, его ниточки тянутся к самому небу, к облакам. Чем-то это все напоминает туман у реки, и только попав внутрь, понимаешь, что это не так. Священная роща висит между землёй и небом, нет в ней голосов, нет земных птах. Льется от деревьев мелодичный звон колокольцев и, сплетаясь с протяжным гулом неощутимого ветра, он образует мелодию. Конь подо мной медлит, не решаясь ступить, копыто в преддверии рощи уже кажется золотым. Мягко вынуждаю его сделать шаг.

Каждый раз, как впервые, накатывает блаженство, зелёные деревья радуют взор своим многоцветием. Позже созреют плоды, на каждом дереве отличные от других. Шагов наших лошадей совершенно не слышно, копыта утопают в мягком облаке, невероятные крупные птицы порхают с ветки на ветку. Яркое оперение пестрит красным и жёлтым, отливает сиреневым. Где-то в тумане бегают и зверьки, только нам их отсюда не видно.

— К храму? — спрашивает мой друг.

— Подождем здесь. Ни к чему беспокоить служителей, от нас веет земными заботами. В храме вся суета обращается в грязь, и выметать ее после нас будут долго.

Царящая кругом красота и святость выворачивают наизнанку душу, опрокидывают мысли в иное русло. Оттого тяжелей признавать несмываемое пятно на своей душе, грязное, темное, неотделимое от нее.

Старец появился из ниоткуда. Парящее белое одеяние, внутренний свет льется из него наружу, сплетаясь в хоровод солнечных зайчиков с тем, что нас окружает. Отвожу в сторону взгляд, не смея глядеть открыто в безбрежные голубые глаза.

— Смотри, как подобает продолжителю главной ветви династии.