Шрифт:
Брошенные деревни
Мама
Бродяга
Мы и не жили на все сто!
Равнодушие
Безымянные могилы
Вера
Один
Есть на русской карте странные места,Где стоят пустыми призраки-дома.Всё никак не могут обрести покойМеж двумя мирами доли роковой.Брошены подковы у входных дверей,Скромные надежды взрослых и детей,Сросшиеся судьбы с матушкой-землёйРазбросало ветром в стороне чужой.Спят и днём и ночью на краю холма,Временем зажаты, ветхие дома.Каждый день им снится шум и беготня,Будто в гости едет прежняя родня.Где-то по соседству двери заскрипят,Мамы пообедать позовут ребят.А поближе к ночи, как спадёт жара,Вновь наполнит воздух бани аромат.Тишине звенящей, как наперекор,Возле старой балки застучит топор.И пастух весёлый, что-то бормоча,Проведёт на выпас стадо рогача.Только на поверку – всё наоборот:Не слышна гармошка, не мурлыкнет кот.Видно, ждут напрасно старые дома,Не вернутся люди больше никогда.
Сердце гулко стучит, словно бубен шамана,Мне уже никогда не обнять мою маму.Из окна её комнаты – краешек неба,Наблюдает за ним лишь пасхальная верба.Я по-тихому утром зайду, как обычно,Посидеть у неё, где вокруг всё привычно.Вроде, всё как всегда, и таблетки – в рядочек,Телефон, календарик, бордовый платочек.Как бы мне всё вернуть? Как себя обмануть?Чтоб услышать разок: «С добрым утром, сынок!»
Ты когда-нибудь думал о жизни других,Размышлял о потерянных судьбах?Как живётся миллионам бездомных, больных,Не похожих на нас с тобой людям?В городском андеграунде есть человек,У него тихий праздник сегодня.Он обрёл в этом мире свой «ноев ковчег»,Для тебя ж его мир – преисподня.Он не старый совсем. Может быть, одинок,И все дни друг на друга похожи,На висках седины появилось чуток,Непонятно одет, не ухожен.Да и редко кто взгляд остановит на нём,А тем более, в день непогожий.Правда, мы, опуская глаза, узнаёмСреди сотен обычных прохожих.Он – один из толпы из миллиона живущихВ городской толчее, днём и ночью снующих:Одиноких, больных, крепостных, горько пьющих,Доживающих жизнь, по теченью плывущих.В своей жизни он где-то отстал на шажок,Не успел в эту реку, не прыгнулИли просто сорвался – последний прыжок.Пьедестал без него был разыгран.Он прирос к своему не по росту пальто,К неуклюжим штанам, что в пору едва ли,И в глазах не разжечь огонька ни за что,Но для нас – это только детали.Он привык к этой ношеной паре калош,Для него каждый день – непогожий.Ну и пусть он совсем на тебя не похож,Не суди его строго, прохожий!
Откладывая счастье на потомИ робко радуясь удачам,Мы и не жили на все сто,Когда вокруг весь мир был счастлив.Боясь сломать хрустальный дом,Где мы на цыпочках ходили, —И там не жили на все сто,А лишь слегка, с ума сходили.Когда мы поняли с тобой,Что стены дома из бетона,То обрели былой покойПод звуки марша Мендельсона.Но марш играли не для нас,Хотя ты рядышком стоялаС невестой в платье под атлас,Что за спину букет бросала.Вокруг да около бродили,Нам всё успело надоесть.Пока другие жили-былиИ принимали всё как есть.Теперь нам нечего менять,Ведь может статься только хуже.А коль не жили на все сто,И начинать уже не нужно.Зато мы любим, как никто,И к выводу пришли мы вместе:Что скучно будет жить на сто,Давай-ка станем жить на двести!
Ты убей меня на время,Чтобы после оживить,Если больше на планетеБудет некого любить.Ты убей меня, я рядом,Так чтоб не было следов.Хочешь – ядом, хочешь – взглядом,Без ненужных, лишних слов.Можешь даже сделать больно,Я не чувствую давноНи порезов, ни уколов,Я привык. Мне всё равно.Я боюсь стать незаметным,Стать ненужным и чужим,Быть убитым ежедневнымРавнодушием твоим.Ты убей меня на время,Чтобы после оживить,Когда будет на планетеБольше некого любить.
Он жил, как тысячи других,Всегда и был одним из них.В какой-то миг вдруг стал чужимСоседям, близким и родным.Одни шептались: он герой,Служил в разведке фронтовой.Другие верили, что он,Как говорили, был шпион.Не нужен дактиль, ямб, хорейИ слог, изысканный ничей.Довольно пары метких слов —Глядишь, донос уже готов.Здесь лютым страхом скован ротИ по спине – холодный пот.Сейчас соседи, глядя в пол,Подпишут, молча, протокол.И режет бритвой по ушам:«Не могут ж ошибаться Там!»Уже светает, в путь пора.За дело взялись «мастера»:Блеснут наручники стальные,Глаза охранников пустые,И чёрный ЗИС, внизу двухосный,Разделит мир на «до» и «после».Тюремный мрачный коридор,Конвойный, тройка, приговор.И вот – бетонная стена,И к ней лицом живой… Пока.Удар по рёбрам, свет в глаза.И пока катится слеза,Окончен страшный монолог,И предсказуемый – итог.Давно отъехал воронок,И слышно, как взведён курок.Вся жизнь галопом пронесласьИ через миг… оборвалась…Рубили лес, как в бодуне,Летели щепки по стране.И шли колонны в полный рост,Ложась без имени в погост.Лепились сроки, как калач,Вне подозрений – лишь Палач.И нет в живых уже давноИз них двоих ни одного.На первый взгляд, итог един:И бренный смерд, и господинДавно покоятся в земле.Один – без имени. В тайге.Другой – тут, рядышком, в Кремле.
Такое бывает. Ребёнок больной,Не первые сутки в горячке лежит.Даёшь пригубить водички святой —Болезнь отступает, нигде не болит.Найдётся, кто скажет: просто время пришло,Организм ведь боролся, само и прошло.Столетнее дерево валит грозой,Оно приземляется рядом со мной.Прошло в сантиметре меж мной и друзьями,Могло завершиться большими слезами.Найдётся, кто скажет, что вновь всё совпало,Ничего необычного: просто рядом упало.Бывает, накрылись большим медным тазомИ бизнес, и связи – короче, всё разом.И вдруг, словно с ясного неба упало.Ты скажешь: конечно, опять всё совпало,Слепое везенье! Ни много, ни мало.Не стану я спорить с трактовкой такой,Да в сущности, друг мой, кто я такой?!Лишь винтик, прикрученный к жизни судьбой!А всё, что касается разных сомнений,Домыслов, смеха, ухмылок и прений,На это ответ будет очень простой:«Господь да пребудет с тобой и со мной!»
Вроде, враг отступил, только боль не ушла,Бой окончен, ни горько, ни сладко.Его рота вчера в том бою полегла,Полегла целиком, без остатка.Ему все говорили – тебе повезло,Ты скажи только сам себе: кто ты?Но звучало в ушах всем объятиям назло:Выжил только один, из всей роты.Он не пил за столом и от слова «совсем»Ненавидел бравурные тосты,Он не знал, что ответить на это им всем,Не родным и не близким, а просто.Столько лет он заглядывал смерти в лицо,И теперь не закрыты счета.Знает он: у победы – всегда сто отцов,Поражение – всегда сирота.Свет погашен и будет царить в темнотеТот порядок, что сейчас, видно, важен.На сукне – стопка водки и чёрный ТТ,Не взведённый пока, но заряжен.Безупречно отглажен парадный мундирИ начищена обувь до блеска,Стопка водки – в руке, и ТТ – на гарнир,Спрячет совесть на страшном отрезке.