Учебная команда располагалась отдельно от полка, на так называемом Красном берегу. Дисциплина здесь была зверской, так что никаких особых событий, а тем более вольнодумства в команде в те бурные апрельско-июньские дни 1917 года не наблюдалось. Но потом и у нас - сначала с опаской, а затем все смелее заговорили о Ленине как о руководителе большевиков, главном защитнике интересов рабочих и крестьян. Большевистские лозунги, такой, как "Долой десять министров-капиталистов!", находили у курсантов команды горячий отклик, как и выступления рабочих против продолжения империалистической войны.

Словом, политически мы тоже прозревали, и уже в июне 1917 года вся наша команда вышла на демонстрацию под большевистскими лозунгами.

Расправа за это, как и следовало ожидать, пришла скоро. Уже через несколько дней на вокзале гремел наш полковой оркестр. Надрывая души родным, пришедшим проводить своих сыновей и братьев, музыканты браво выдували марш "Прощание славянки". Учебную команду в полном составе отправляли на Западный фронт, в окопы. Так я оказался в 1-й пулеметной команде 268-го пехотного Пошехонского полка 67-й дивизии.

Наш полк занимал оборону у озера Нарочь, что на Виленщине. До немецких окопов - рукой подать, метров двести, не больше. По вечерам, в часы затишья, были даже слышны голоса из окопов противника.

В лощине у деревни Стаховцы расположились наши кухни. Утром мы получали там горячий завтрак, а после часа дня - обед. У кухонь же раздавались письма и посылки.

Кормили нас довольно скудно, даже не по норме. Хлеба, например, выдавалось всего по три четверти фунта да четверть фунта сухарей. Причем хлеб и сухари рекомендовалось съедать сразу, так как мыши, кишащие в блиндажах, не позволяли сделать и малейшего запаса еды.

Во время раздачи пищи я не раз обращал внимание на одного солдата-вольноопределяющегося. Был он высокого роста, имел интеллигентный вид. Позже я узнал, что фамилия этого солдата Белицкий, что он является членом полкового комитета то ли от партии большевиков, то ли от эсеров...

Забегая на тринадцать лет вперед, скажу, что в декабре 1930 года в 28-й артиллерийский полк, которым я временно командовал во Владикавказе, неожиданно приехал командующий войсками Северо-Кавказского военного округа Н. Д. Каширин. Его сопровождала группа командиров. Каширин, объявив учебную тревогу, вывел полк на тактические занятия в поле. Вот там-то среди сопровождавших командующего я и увидел уже поседевшего грузного командира с тремя ромбами в петлицах. И узнал в нем... того самого солдата 268-го пехотного Пошехонского полка Белицкого. Оказалось, что он проходит службу в центральном аппарате НКО, а в штаб нашего округа прибыл на стажировку. Вот ведь как сплетаются подчас жизненные пути людей!

Правда, больше мы с Белицким не встречались, и дальнейшей его судьбы я не знаю.

Но продолжу свой рассказ о службе осенью 1917 года.

Шла обычная позиционная война. Днем, как правило, было относительно спокойно, но вот с наступлением темноты немцы начинали нервничать: шарить лучами прожекторов, освещать нейтралку ракетами. То и дело с их стороны раздавались пулеметные очереди, иногда открывала беглый огонь и артиллерия.

Офицеры полка вели себя на фронте с достоинством, не особенно-то прятались от огня, но вот от рядовых солдат были по-прежнему далеки. Да и мы не стремились к сближению с ними.

То, что позже будет описано в книгах о первой мировой войне, мне пришлось увидеть собственными глазами. Мы переживали отвратительное ожидание разрывов "чемоданов" - снарядов тяжелой вражеской артиллерии, знали, что нужно как зеницу ока хранить противогаз. В массе разрывов научились выделять негромкие хлопки химических снарядов, натягивая противогазные маски еще до тревожных оповещающих ударов в рельс. И все равно нам не была уготована судьба "потерянного поколения" Запада, ибо в то время в России все нарастали революционные события. О них мы знали и на фронте. И безраздельно связывали свои мечты о лучшей доле с лозунгами большевиков. Ведь они, такие, как "Мир хижинам, война - дворцам", "Долой войну" и другие, были простыми и близкими нашему брату солдату. Ленинские призывы доходили до сердец окопников, будоража всех - от нас, восемнадцатилетних, до бородачей с проседью. Шли бесконечные разговоры о доме, о горемычной крестьянской доле. Ждали больших событий...

В октябрьские дни 1917 года наш полк перевели в дивизионный резерв. И вот в ночь с 7 на 8 ноября (по новому стилю) нас с унтер-офицером Звягиным (мы оба к тому времени были членами полкового комитета) неожиданно вызвали к телефону. Звонили из соседней 55-й пехотной дивизии, взволнованно передали, что в Петрограде власть перешла в руки Советов во главе с В. И. Лениным. Представители 55-й дивизии порекомендовали нам немедленно изолировать наиболее реакционных офицеров и уже после этого объявить солдатам полка о переходе власти в руки Советов.

Звягин и я тут же отправились в полковой комитет. Где-то около 2 часов ночи он собрался полностью. После недолгих дебатов решили арестовать нескольких офицеров, в том числе и командира полка полковника Свистунова.

Нам, первым принесшим весть об установлении в Петрограде власти Советов, и поручили выполнить это последнее решение. Отправились в домик полкового командира, разбудили его, объявили, что он арестован. Полковник внешне отнесся к аресту спокойно, без сопротивления сдал оружие и тут же снова лег спать. А мы со Звягиным до самого утра бодрствовали с винтовками в передней, пока нас не сменили.