— А что, оно такое грязное? — Хвала небесам, на этот раз я быстро сообразила, что ей ответить. — А постирать не пробовали? «Тайд-лимон» очень хвалят.

Выскочка прошипела сквозь зубы что-то ругательное, но непонятное, схватила свои бумаги и вылетела за дверь, как ведьма на помеле. А через полчаса, когда я с ненавистью просматривала первую полосу завтрашнего выпуска, в мой кабинет заглянул замредактора, явно науськанный выскочкой, с намерением «во всем разобраться».

— Хорошо, — сказала я ледяным голосом и демонстративно отшвырнула в сторону гранки. — Будем разбираться, а читатель подождет. Ну не выйдет газета завтра, велика беда! Послезавтра выйдет.

Замредактора постоял в дверях с глупым видом и ретировался, а я придвинула к себе ненавистные газетные полосы и продолжила неравную борьбу с орфографическими ошибками — я одна, а их видимо-невидимо.

Спрашивается, и на кой черт их исправлять, если читатели еще безграмотнее писателей? И куда, скажите мне, смотрят несметные полчища борцов за права человека? И почему их не беспокоит, что высокомерно обособленный мною деепричастный оборот унижает достоинство простого обывателя, привыкшего без этих оборотов прекрасно обходиться? Отсюда вывод: далеко еще нашей демократии до американской. Но не все потеряно, господа. Чую я, какая-то светлая голова, одержимая манией усовершенствования, уже корпит в библиотечной тиши, заменяя морально устаревшие правила правописания на прогрессивное «как слышится, так и пишется». То-то будет радости моему Петьке!

Не удивляйтесь, это так, беззлобное брюзжание, и только. Оно хоть немного скрашивает рутину трудовых будней. И время, кажется, быстрее летит. Даже сегодня. Вот уже полдня прошло, а я и не заметила. Я закончила работу, отнесла гранки ответственному секретарю и позвонила Инге. И она мне ответила:

«У аппарата» — спокойным и невозмутимым тоном не обремененной бытовыми проблемами фемины.

Я сразу спустила на нее собак:

— Ты почему вчера не отвечала? Я тебе раз сто звонила!

— А что случилось?

Нет, как вам нравится такая постановка вопроса!

— Не телефонный разговор. Срочно приезжай. Я сейчас на работе, но на часок слиняю. Инга начала канючить:

— Что? Так срочно?

— А у тебя неотложные государственные дела? — бикфордовым шнуром зашипела я в трубку — Или семеро по лавкам титьки просят?

— Ой, — выдохнула Инга, — ладно, сейчас. Что мне, в редакцию за тобой зайти?

— Ну нет, — возразила я, вспомнив про выскочкины происки, — давай уж лучше на нейтральной полосе. Тут у нас напротив забегаловка есть…

— Ну нет, никаких забегаловок. Пошли лучше в пиццерию, — запротестовала Инга.

Мне оставалось выдвинуть встречное предложение:

— Только за твой счет!

В пиццерии пахло кислым тестом, а официанты расхаживали в красных фартуках и красных же колпаках, живо напомнивших мне мою духовную родину Виллабаджо, страну немытых сковородок. Прежде чем сделать заказ, я долго изучала меню. Не потому что я такая гурманка, просто названия блюд мне ровным счетом ничего не говорили. Инга сориентировалась быстрее, заказала бокал красного вина.

— Ты же за рулем, — покосилась я на нее. Инга только отмахнулась и припала к бокалу с подозрительной жадностью.

В конце концов я заказала пиццу с грибами, оказавшуюся на редкость жесткой и безвкусной. Хорошо еще, что платила за нее Инга.

— По-прежнему нет никаких признаков того, что его нашли, — доложила я, орудуя тупым ножом.

— Кого — его? — От выпитого вина Ингин взгляд затуманился.

— Ты что, придуриваешься? — Я вышла из себя, но тут же вернулась на место. Разговор нам с Ингой предстоял долгий и муторный, и трепать нервы по пустякам было бы с моей стороны неразумно. И непродуктивно.

— Ну извини, я задумалась.

Она задумалась! О чем, интересно? Вот у меня почему-то все думы о ее мертвом полюбовнике, так перед глазами и стоит.

— У меня куча неприятностей, — заговорила я быстро и без всякого выражения, как это делают связные в фильмах про разведчиков. — Во-первых, махровая простыня, в которую мы его завернули. Она почему-то у Кипарисовны, уборщицы, что живет на первом этаже. Во-вторых, моя соседка Раиса видела, как Юрис входил ко мне в квартиру, и хорошо его запомнила. Если придется, запросто опознает.

— Но ты же говоришь, что его не нашли. — Инга рассеянно блуждала взглядом по сторонам.

— Я сказала: нет никаких признаков, что его нашли, — процедила я сквозь зубы. — Но это не значит, что его не нашли. Не мог же он сквозь землю провалиться.

— Действительно, странная история, — меланхолично изрекла Инга. Так, словно ее эта странная, по ее же выражению, история касалась постольку по-скольку.

— Ты как хочешь, а я так больше не могу! — Я уронила тупые приборы на стол. — Вот так жить, ничего не понимая. Все улики против меня, просто их никто не предъявляет. И долго так будет продолжаться?