– Это война, ваша милость, – сузив глаза, отчеканила я.

– Как есть, ваша милость, – решительно ответила баронесса Мадести. – До последнего пера.

– Ну, держись, Погубительница сладких снов!

Я вскочила на ноги, вновь перехватив свое мягкое оружие, Амберли последовала моему примеру, и бой закипел…

– Девочки!

Возмущенный возглас старшей баронессы Тенерис застал нас в момент моего триумфа, точней, в момент, когда я шла к своему триумфу. Навалившись на сестрицу, сбитую с ног, я привычно запустила пальцы ей под ребра, и Амберли заходилась от хохота, повизгивая и похрюкивая время от времени. Однако голос моей матери оборвал наше щенячье веселье на самом его пике.

Мы воззрились на ее милость: сестрица вывернула голову, чтобы выглянуть из-под меня, я просто подняла взгляд. После откатилась в сторону, освободив Амбер, и мы обе поспешили встать с кровати. Красные от нашей возни и от смеха, взмокшие и лохматые, с перьями в волосах – вряд ли мы были похожи на придворную даму и девицу на выданье. И если сестрица повинно опустила глаза, то я широко улыбнулась и подошла к матушке, чтобы получить свой утренний поцелуй.

– Доброго утра, матушка. Вы чудесно выглядите, – сказала я.

– Невероятно, – поцеловав меня, произнесла старшая баронесса. – Уму непостижимо! Возмутительно! – она заломила руки и добавила в голос патетики: – Мое бедное сердце! Почему оно не разбилось еще вчера, отчего мои глаза не ослепли, зачем мой слух так хорош, что не исчез даже от всех этих возмутительных звуков?! Кого я вижу перед собой? – я ответила любопытством во взоре. – Эти ли девицы называются взрослыми? Это ли достойное их звания поведение? Ответьте же мне! Кто вы? Девицы благородного воспитания или же поросята в хлеву?

– Простите, ваша милость, – пролепетала Амберли, чье лицо уже пылало.

– Ах, дорогая матушка, – вздохнула я. – Разумеется, мы девицы благородного воспитания, но дайте же последний глоток свободы двум страждущим душам. Завтра мы вновь разлучимся, и кто знает, быть может, свидимся, когда наступит день свадьбы Амбер.

– А может, вы не станете отставать от вашей сестрицы, возьметесь за ум и наконец выберите себе жениха? – закончив свой спектакль, едко вопросила ее милость.

– Время покажет, – ответила я таинственно и поклонилась. – Простите, матушка, мне нужно привести себя в порядок, думаю, Амберли это тоже необходимо.

Я поспешила схватить колокольчик, тряхнула его, и в спальню вошли горничные, возглавляемые Тальмой.

– Доброго утра, ваши милости, – приветствовала она всех баронесс разом, поклонилась и приблизилась ко мне.

– Идем, – велела я, – поможешь мне.

– Шанриз! – возмутилась моим своеволием родительница. – Немедленно…

И мы с Тальмой скрылись за дверью умывальни. Здесь я выдохнула и, отправив служанку сторожить дверь, занялась собой. Брошенная на произвол судьбы Амберли осталась наедине с нашим деспотом, и, признаться, стыдно мне не было. Нужно быть находчивей и расторопней, если желаешь сбежать от родительского негодования и новой порции нравоучений. Может, они и нагонят, но после.

Когда я вернулась в спальню, ни сестрицы, ни матушки там уже не было. Спокойно одевшись и причесавшись, я отправила Тальму узнать, что поделывает моя родительница, и лишь после этого высунула нос из своих комнат. Баронесса Тенерис успела спуститься вниз, о чем мне доложила верная служанка, и к Амберли я входила, уже не опасаясь получить разгневанную отповедь.

Амбер, метнув в меня короткий взгляд, обиженно упрекнула:

– Ты меня бросила.

– Это было тактическое отступление, – возразила я. – И тебе следовало поступить так же. К тому же без меня тебя отчитывают меньше.

– Мне погрозили пальцем, – пытаясь скрыть улыбку, ответила сестрица, но не преуспела. – Ее милость велела спускаться в гостиную.

– Выходит, там есть на что посмотреть, – заметила я. – Ты же вломилась ко мне и разбудила, страдая из-за несуразных опасений. А между тем мне завтра возвращаться во дворец, и там я спать так сладко уже не буду.

Амберли фыркнула, затем поднялась со стула, на котором сидела, пока горничная делала ей прическу, и мы направились в гостиную. И если сестрица была в волнении, что вполне понятно, то я испытывала простое любопытство. Неугомонная сестрица вцепилась мне в руку, вновь потребовав не оставлять ее одну ни на минуту. Пожалев, что под рукой больше нет подушки, чтобы вразумить ее милость, я заверила, что она еще сама будет просить меня оставить ее наедине с посланиями, но, вырвав у меня клятву, этого уже не добьется.

– Тебе бы всё подшучивать надо мной, – надулась Амбер, – а меж тем я будто в огне. Это же так невероятно!

– Что именно? – с улыбкой спросила я. – То, что твоей красоте воздают должное?

– Во-первых, я еще не знаю, воздают ли, – возразила сестрица. – А во-вторых, для меня всё это впервые. Вспомни, как сама мчалась в гостиную.

Я мчалась, ожидая одно-единственное послание, которого так тогда и не получила, а в остальном меня терзало не волнение, а вот такое же любопытство. Правда, было оно более оживленным, чем сейчас, когда я сопровождала Амберли, но особого трепета не испытывала. И разница в наших чувствах была совершенно понятна. Баронесса Мадести ожидала ухаживаний и предложения руки, а я возможности сойтись с королем. И если бы не дядюшка с его неверной трактовкой моих устремлений, то уж и не знаю, удалось ли бы мне это когда-нибудь… Если бы только вышла замуж за сановника и так смогла сблизиться с государем, но тогда мне бы ужасно мешал супруг, который уж точно не поддерживал бы моих взглядов. Их и сейчас никто не поддерживал, кроме меня и, пожалуй, магистра Элькоса, для которого женщина на службе Отечеству была привычна… если, конечно, она – маг. Но не будем о печальном…