Не зная, куда и зачем идёт этот необычайно рослый и плотный, довольно причудливо одетый ночной путник, можно было, пожалуй, принять его за человека, не сумевшего этой ночью заснуть и решившего от нечего делать прогуляться немного по пустой улице, подышать свежим воздухом. Или же, взглянув на его слегка раскачивавшуюся, будто колеблемую ветром фигуру и неспешную, не совсем твёрдую походку, можно было также предположить, что малость подгулявший товарищ возвращается домой после какого-то весёлого мероприятия, с усилием передвигая ноги и с трудом неся на плечах отяжелевшую голову, которую, наверное, он не прочь был бы поскорее уронить на подушку. И, уж конечно, вряд ли кто-нибудь, ничего не знавший о предшествующих событиях и впервые увидевший этого неторопливо, спокойно и вроде бы беззаботно прогуливающегося верзилу, мог бы подумать, что всего несколько минут назад буквально в двух шагах отсюда он – сомнений в этом у приятелей оставалось всё меньше – совершил жестокое, хладнокровное убийство, беспощадно расправился с другим человеком (пусть это был всего лишь бомж, но всё-таки какой-никакой человек) и теперь преследует по пятам случайных свидетелей преступления, чтобы разделаться с ними по-свойски…

– Ну и громила! – проговорил Никита, недоумённо покачивая головой. – Отродясь не видал такого! Метра два в нём, наверно…

– Если не больше, – отозвался Егор, напряжённо, словно в поисках чего-то или кого-то, всматриваясь вдаль. – Мы пока что видим его на расстоянии, и он кажется нам меньше, чем на самом деле. Но вот когда он подойдёт к нам поближе… может быть, даже вплотную… тогда мы действительно сможем оценить его по достоинству, какой он есть в натуре.

– Типун тебе на язык! – проворчал Никита, передёрнув плечами. – Не хочу я смотреть на него никак: ни издали, ни тем более вблизи. Пропади он пропадом!

Егор мрачно осклабился.

– Очень его волнует, чего ты хочешь, а чего нет… И пропадом он вряд ли пропадёт, – можешь не надеяться. Он, по всему видать, напористый парень. Пока не сделает своего дела, похоже, не успокоится.

– Какого ещё дела? – удивлённо, будто не понимая, уставился на друга Никита.

Егор покосился на него и отчётливо, с расстановкой произнёс:

– А ты догадайся с трёх раз.

Никита наморщил лоб, поджал бледные, чуть подрагивавшие губы и, видимо, догадавшись обо всём с первого раза, потянулся рукой к карману куртки.

– Я думаю, надо сейчас же позвонить в милицию. Пока не поздно… У нас на глазах произошло убийство, убийца гонится за нами, – чего уж больше?! Пусть они приедут поскорее и разберутся с этим кадром…

– Не надо, – холодно и резко прервал его Егор. – Пока ты будешь объяснять им, что да как, и пока они будут ехать сюда, чтобы разбираться с ним, он тем временем, скорее всего, успеет разобраться с нами. Ждать не станет!

– Так что ж нам делать? – растерянно промямлил Никита, сунув руку в карман и нерешительно теребя лежавший там мобильник.

– Что делать? – Егор чуть помедлил и, снова устремив взгляд вперёд, твёрдо проговорил: – А то же, о чём я уже сказал: спокойно идти дальше. Не дёргаться, не суетиться, не делать лишних движений. Короче, не провоцировать его. Он пока что, слава богу, идёт медленно и вроде бы не пытается догнать нас. Но, увидев, что мы куда-то звоним, как знать, ещё, чего доброго, бросится на нас. Так что лучше, мне кажется, переждать. Не буди лихо, пока оно тихо! Может быть, всё и обойдётся. Может, как-нибудь проскочим.

Никита, очевидно, убеждённый доводами приятеля, кивнул и, оставив телефон в покое, вынул руку из кармана. И тут же, не в силах сдержать упорно не покидавшего его томительного беспокойства, вновь оглянулся назад.

И оказалось, что очень вовремя. Опасность была близка к ним как никогда. Она надвигалась на них быстро и неумолимо…

Незнакомец уже не шёл, как прежде, неторопливо и вразвалочку, будто на прогулке. Его поступь внезапно сделалась твёрдой и размашистой, он двигался, ровно и чётко отбивая шаг, почти как солдат на марше. В окружающей тишине отчётливо и гулко раздавался тяжёлый мерный стук его мощных ботинок. Широкие полы его плаща развевались от быстрого движения, как если бы он шёл против ветра; крупная долговязая фигура выпрямилась во весь свой богатырский рост и стала как будто ещё выше; высоко поднятая голова, покрытая огромным непроницаемым капюшоном, медленно поворачивалась из стороны в сторону, точно проверяя, нет ли на улице в этот поздний час ещё кого-нибудь, кроме него самого и двух юных, уже очень сильно, дальше некуда, встревоженных и напуганных путников, не сводивших с него округлившихся, немигающих глаз и чувствовавших, как, по мере его приближения к ним, по их телам разливался ледяной, сжимавший сердце холод…

– Вот зараза! – выдавил из себя Никита, едва шевеля пепельными, слегка онемевшими губами. – Он догоняет нас…

– Н-да, наше положение усугубляется, – промолвил Егор, стараясь сохранять внешнее спокойствие и даже пытаясь удержать на побледневшем лице ненатуральную, вымученную улыбку, больше похожую на гримасу. – У него, по всему видать, очень серьёзные намерения в отношении нас с тобой. Он, видимо, решил всё-таки довести дело до конца…

Однако взволнованный, возбуждённый всем происходящим Никита, отнюдь не обладавший выдержкой и хладнокровием друга, или, вернее, окончательно утративший остатки их при виде неумолимо и грозно надвигавшейся на них опасности, не дал ему договорить, довольно громко, с истерической ноткой в голосе воскликнув:

– Во попали мы!.. Какого хрена нужно от нас этому козлу?! Чего он привязался к нам? Что мы ему сделали?..

– Потише, потише! – шикнул на него Егор. – А то ведь он может и услышать, и тогда, кроме всего прочего, ещё и за козла придётся ответить.

– А-а! – отчаянно махнул рукой Никита, не оценив не очень своевременный юмор приятеля. – Всё равно! Хуже, кажется, уже не будет. Хуже просто некуда… Щас вот догонит он нас и переломает кости, как тому бомжу. Такому амбалу и с двоими управиться – раз плюнуть. Схватит за шкирки, треснет лбами – и наш концерт окончен. Поминай как звали!