– Ничего не разбили? Ничего не загрязнили из моей обстановки? – спрашивал их новобрачный Курнышкин.

– Все в порядке-с… Сейчас вот подметем комнату и пожелаем вам счастливо оставаться на радость с вашей супругой.

Курнышкин стал рыться в бумажнике.

– Ну, вот вам всем на чай три рубля…

Официанты недоумевали:

– Это на всех-то? Барин, да ведь нас три официанта, повар, поваренок, кухонный мужик… – сказал официант с котлетовидными бакенбардами.

– Ну, и что же из этого? По полтиннику и разделите. Это от меня только. А затем можете получить еще себе на чай от отца новобрачной. Адрес его – Ямская… Вот его адрес. С него получите и по вашему счету.

Курнышкин вырвал из записной книжки бумажника листик и написал карандашом адрес тестя.

– Барин, да ведь вы с нами условливались.

– Мало ли что я условливался! А платить должен он. У нас с ним расчеты. Он мне и так многого не уплатил.

– Позвольте, барин…

– Ну-ну-ну… Не разговаривайте. Он заплатит. Чего вы сомневаетесь? Обязан заплатить. Давайте, я вам на счете напишу. Где счет?

– Пожалуйте.

Курнышкин взял карандаш и написал на счете.

– Вот вам… Тут сказано: «Прошу Петра Михайлыча Гнетова уплатить по сему счету семьдесят рублей – такой-то».

– Ежели не отдаст – мы к вам… – сказал официант с котлетовидными бакенбардами.

– Должен отдать. Целую свору гостей с собой привел да не отдаст! Ну, вот я еще рубль вам на чай прибавляю, только скорее уходите.

Официанты удалились. Курнышкин крикнул жене в спальную:

– К папеньке вашему кухмистера со счетом послал. Пусть он и платит. Это самое справедливое возмездие будет за его проступок.

Ответа из спальной не последовало. Курнышкин заглянул в спальную. Там, около новобрачной, суетилась его кухарка. Новобрачная сняла уже платье и вуаль, переоделась в роскошный, турецкой материи, капот и с заплаканными глазами снимала с себя белые атласные полусапожки.

– Вот и прекрасно, что переоделись. Как вы очаровательны в этом капоте, – сказал он. – А я сейчас надену халат, – прибавил он, снял с себя мундир и надел шелковый халат – подарок жены, щупая на нем подкладку и бормоча: – Подкладочка-то хоть и шелковая, а жидковата. Ах, тестюшка, тестюшка! Ну да ладно. Зато за свадебное угощение завтра заплатишь. Через десять минут к вам, мадам… – поклонился он супруге и вышел из спальной. – Через минуту он кричал ей из гостиной: – Катенька! Вообрази, табуретки к пианино не прислали. Вчера-то мне и невдомек, а вот теперь вижу, что табуретки нет. Лампы нет, табуретки нет. Ведь это целый подлог. Постой-ка, я венские стулья пересчитаю. Я их вчера тоже забыл пересчитать.

Пауза. Курнышкин считает стулья и опять кричит:

– Ну, уж это из рук вон! Это какое-то мелкое сквалыжничество. И венских гнутых стульев только шестнадцать штук, а в приданой описи сказано, что полторы дюжины. Какое свинство! Нет, это так оставить нельзя. Катенька! Как хотите, а завтра, когда к вашим родителям с визитом поедем, требуйте от них табуретку, пару стульев и лампу. Вы слышите?

Ответа опять не последовало.

Курнышкин курил папироску и в недоумении стоял посреди гостиной.

– Проверить процентные бумаги, которые он мне вчера дал, – вот что надо. Может быть, и там какой-нибудь подлог есть. Вчера я так поспешно считал их, – сказал он сам себе и, отправившись в кабинет, вынул из письменного стола процентные бумаги и принялся их пересчитывать.

Он вынимал из пачки каждый билет, смотрел его на свет, проверял купоны.

«Кажется, не надул… А впрочем, черт его знает! Ведь мне в первый раз приходится видеть эти билеты. Никогда у меня их до сих пор не было», – думалось ему.

Он откинулся на спинку кресла перед письменным столом, взял процентные бумаги в руки, прижал их к груди и, зажмурив глаза, тихо проговорил:

– Ну-с… Теперь Порфирий Васильевич – капиталист… Капиталист, имеющий на руках пятнадцать тысяч… Пятнадцать тысяч по четыре процента – это…

Он стал считать.

– Вот тоже… Об этом бы надо тоже поторговаться, но досадно, что я упустил, – бормотал он. – По четыре процента… Ведь есть пятипроцентные бумаги, а он их дал мне всего только на три тысячи, а остальные бумаги все четырехпроцентные… Ну, да что тут! – махнул он рукой. – Четыре-то тысячи я ведь у него лишние вышиб, когда приструнил его, что не поеду к венцу, пока их не получу.

Вбежала кухарка.

– Барин, барин… Пожалуйте в спальную… С молодой барыней что-то неладно… – испуганно проговорила она.

Новобрачный вбежал в спальную. Новобрачная лежала в истерике.

Петр Михайлович и его супруга Анна Тимофеевна ждут молодых с визитом: дочь Катерину Петровну и ее мужа Порфирия Васильевича Курнышкина. В ожидании молодых Петр Михайлович в беспокойстве ходит по комнатам и кусает губы. То он схватится за газету, присядет, пробежит несколько строчек и опять бросит ее и зашагает но комнатам, то подойдет к жене и, тяжело дыша, спрашивает: