– Мы актрисы, господин хозяин, а не арфянки. Это совсем другая статья, – вставила свое слово Безымянцева.

– Артистки… Служим искусству… – прибавила Котомцева, вся вспыхнув.

– Понимаем… Очень чудесно понимаем. Но для арфянок-то в нашем месте повыгоднее будет. Что такое разговорная игра? Это не по здешнему месту. У нас любят, чтоб вот пение было… Чтоб вот русскую пройтись… трепака…

– Ну, уж что делать… Ничего не поделаешь… Каждому свое… – развел руками Котомцев.

– Свое-то свое, а нам-то каково, коли вы будете здесь в номерах стоять, пить, есть, а с театра ничего не получать!

– Вот в среду в ратуше вечер устраиваем.

– Коли разговорная игра будет – и в ратуше немного возьмете. У нас этого не любят. Что канитель-то слушать!

– Танцы, танцы, господин хозяин, в костюмах… – кивнула ему Гулина.

– Вот это дело десятое. А теперь, господа, нельзя ли хоть красненькую с вас получить?

– Да уж потерпите до среды, – сказал Котомцев.

– Э-эх! – вздохнул хозяин. – Неужто уж красненькой-то нет? Кажется, уж немного прошу. Пошарьте… Ну, куда вам деньги-то? Ведь потом у меня все равно будете пить и есть в долг.

Котомцев переглянулся с товарищами и сказал:

– Вот восемь рублей у меня есть. Коли хотите, возьмите.

– Давай… С актера по мелочам не возьмешь, так и ничего не возьмешь, – отвечал Подковкин и прибавил: – А только чтоб в среду уж мне не меньше, как пару красненьких.

– Непременно. Будет сбор, так до копейки рассчитаемся.

– Ну ладно. Прощенья просим.

Хозяин взял восемь рублей, поднялся со стула и стал уходить.

Литературно-музыкальный вечер, данный в зале ратуши, опять не собрал публики. Сбору было всего двадцать шесть рублей. Даже обычные посетители трех первых спектаклей блистали своим отсутствием. Не явился и мировой судья, не приехал и начальник станции. Голова за безвозмездно уступленное зало в ратуше сидел со всем своим семейством в первом ряду даром. Даром вошли в зал и писцы управы, сторожа ратуши также пропустили изрядное число публики бесплатно. Суровщик Глоталов, не получив за ситец, который у него брали для занавеса, со второго спектакля не платил уже ни копейки и всегда приводил с собой несколько человек приятелей. Содержатель гостиницы Подковкин и его семья сидели также даром. А на этот раз даже лесничий и лесничиха, участвовавшие в вечере, потребовали десяток даровых билетов для своих знакомых. К довершению неудачи и еврей Варганчик возмутился и отказался платить на этот раз и за вешалки, и за буфет, так как ему почти никто не отдал на сохранение платья и никто не пил и не ел в буфете. Публика сдавала свое платье сторожам ратуши, а голова приготовил в одной из комнат канцелярии закуску с водкой и чай, куда и приглашал своих знакомых выпить и закусить, а знакомыми у него были почти все присутствующие. Котомцевы и другие актеры повесили головы.

– Ну, что? Вот и в центре города даем вечер, а ничего не берем, – говорил Котомцев лесничему. – Нет, уж здесь место такое проклятое!

– Позвольте… Был бы сегодня сбор, но на ваше несчастие у нас сегодня в посаде два именинника: доктор Иван Иваныч и помощник начальника станции Иван Максимыч, – отвечал лесничий. – Множество народа там.

– Опять? Прошлый раз были поминки, а нынче именинники, и все это мешает сбору?

– А вы думали, как? И мы с женой должны бы быть у доктора на вечере, но только вот то, что участвуем у вас. Мы были утром у него, поздравили, поели пирога и отказались от вечера. У них множество приглашенных, для ужина они нарочно гусей откармливали. Доктор какую-то особенную настойку к этому вечеру настоял. Я не знаю, как голова-то сегодня здесь сидит. И он бы должен быть там. У помощника начальника станции тоже пир, и, разумеется, весь железнодорожный персонал присутствует и многие товароотправители. Неудача. Ничего не поделаешь. Подождите до воскресенья.

– Но ведь этак опять может случиться, что и в воскресенье какие-нибудь именины, крестины, похороны или родины повлияют на сбор, – возразил Котомцев.

– Нет, про следующее воскресенье ничего не слыхать. Разве свадьбы… Да нет, нынче у нас в посаде на всю осень и свадеб никаких.

– Как никаких? – подскочил нотариус. – В воскресенье мещанский староста женится.

– Батюшки! И то! – воскликнул лесничий. – Впрочем, он сбору в театре не повредит. Во-первых, он вдовец и женится на второй, на своей давнишней дульцинее, да и человек он в городе не особенно популярный.

– Ну как не популярный! Мещане ему подносят хлеб-соль и выписали серебряную солонку из Петербурга, – рассказывал нотариус. – Нет, и его свадьба может повлиять на сбор. Не очень сильно, но все-таки повлияет. Вот начнется Рождественский пост, свадеб вовсе не будет, и тогда по воскресеньям сборы будут лучше.

– Отец родной! Да до Рождественского-то поста наша труппа может с голоду помереть, – отвечал Котомцев, пригорюнился и прибавил: – Женины костюмы пришли из Петербурга. Попробуем в воскресенье поставить в театре ковровую пьесу «Роковой шаг», и ежели на этот раз не возьмем хорошего сбора, то взять да и уезжать из вашего Гусятникова в Краснопузырск, пока последние фрачишки еще не проели. Придется, правда, опять закладываться на дорогу, ну, да ведь нам не привыкать стать к этому.

– Молите только Бога, чтоб к воскресенью санный путь был, – и сбор в театре будет, – сказал подошедший к Котомцеву пристав. – У нас по первопутке любят за город кататься, и все приедут.

– Да, мещане. Мещане любят кататься по первопутку, но мещане в воскресенье будут у своего мещанского старосты на свадьбе, – подхватил нотариус.

– Так, так… Вообразите, ведь и я зван на эту свадьбу, – сказал пристав.

– Говорю, что Рождественского поста нужно ждать, и тогда по воскресным и праздничным дням хорошие сборы начнутся, – продолжал нотариус.