«Мне бы сейчас такие босоножки», – мысленно вздохнула Арабелла, позавидовав Психее, обутой в греческие сандалии. Она, в отличие от Лены, в искусстве была не сильна.

Вечером оба семейства отправились на волейбольную площадку. Арабелла пошла в кедах, которые купил ей в промтоварном магазине муж. На площадке Лена заметила художника. Он внимательно наблюдал за игрой, точнее за девушкой, игравшей в одной из команд. «Да, – с укором подумала Лена. – Вместо того чтобы искать натуру в Италии, он ищет её в богом забытом месте». Неожиданно к игрокам присоединился муж Арабеллы. Лене окончательно опротивело зрелище, и она вернулась домой.

На следующий день она столкнулась в магазине с художником. Тот весело переговаривался с продавщицей, в которой Лена признала вчерашнюю волейболистку.

– А вы, по-моему, уже нашли свою Психею, – насмешливо произнесла она, когда художник поздоровался с ней.

Он удивлённо приподнял бровь, но, бросив взгляд за спину Лены, тут же ответил ей в тон:

– А вы своего Амура.

Лена оглянулась и увидела на пороге лохматого пса по кличке Амур, ухажёра и поклонника всех деревенских дворняг женского пола. Впрочем, назван он был своим хозяином, в молодости служившим на Тихоокеанском флоте, отнюдь не в честь бога любви, однако художнику это совпадение показалось забавным.

– Ну знаете! – возмущённо воскликнула Лена и, бросив гневный взгляд на живописца, вылетела из магазина. Местный ловелас разочарованно пролаял ей вслед.

– Какое лицо! – восхищённо пробормотал художник. – Какие глаза!

Осенью журнал, в который Лена устроилась работать, вернувшись из деревни, отправил её с заданием на только что открывшуюся выставку.

– Говорят, художник подаёт большие надежды, – сказал редактор. – Особенно хвалят его картины на мифологические сюжеты.

– Посмотрим, – тоном опытного рецензента произнесла Лена.

В первом же зале она увидела знакомую картину со спящей Психеей. Переступив порог второй комнаты, Лена замерла: прямо напротив неё висело большое полотно, изображавшее Атласа и Персея, державшего в руке голову горгоны Медузы, в лице которой Лена с ужасом узнала свои черты.

Дарья Спиридоновна опять перестаралась. И ничего поделать с этим было нельзя. Ибо по старой привычке, придя в магазин, она взяла всего понемногу, потому что в глубине души всегда опасалась, что завтра этого «всего» на прилавке может и не оказаться. Мало ли что за ночь в стране произойдет. Дарья Спиридоновна хорошо помнила тот день, когда первый российский президент, яростно колотя себя в грудь, кричал, что сам ляжет на рельсы, но не допустит падения рубля. Чего, однако, несмотря на его громкие и выразительные заверения, не случилось: президент на рельсы не лег, а рубль с треском обвалился.

После того как все покупки были сделаны, оказалось, что сумки Дарьи Спиридоновны весьма тяжелы. Пришлось возвращаться домой привычным способом – перебежками. Уже давно дорога от магазина до дома была разделена ею на отрезки – фонарные столбы, возле которых она отдыхала. Последним привалом в маршруте значилась скамейка во дворе дома, где жила Дарья Спиридоновна, а далее ей предстоял завершающий этап – подъём на пятый этаж, сопровождавшийся уже краткими, незначительными передышками на каждой лестничной площадке.

Когда до скамейки оставалось всего два фонарных столба, Дарью Спиридоновну будто током ударило. Кофе! Она забыла купить банку кофе со скидкой! А ведь сегодня последний день акции! Дарья Спиридоновна даже вспотела. Она стояла под фонарём и не знала, что делать. Вернуться в магазин? Но сумки такие тяжёлые, что на обратную дорогу ей просто не хватит сил. Продолжить путь домой без кофе, а потом ещё раз сходить в магазин? Но скоро должна прийти в гости старая подруга, и тогда она свой фирменный пирог не успеет испечь до её прихода. Дарья Спиридоновна уже была готова расплакаться, как вдруг увидела вышедшего из-за угла поликлиники соседа по подъезду Павла Ивановича Буракова. Бодро орудуя тростью, Павел Иванович нёс пустую авоську, с которой всегда ходил в магазин. Дарья Спиридоновна вздохнула с облегчением и окликнула Буракова. Поведав ему о своей оплошности, она достала из кошелька деньги и попросила купить банку кофе. Павел Иванович деньги взял и горячо заверил соседку, что самым наилучшим образом выполнит её поручение.

Обрадованная тем, как она удачно вышла из затруднительного положения, Дарья Спиридоновна подхватила сумки и направилась к очередному столбу. Добравшись до него, она внезапно похолодела. Да как же она могла забыть, ведь сегодня в новостях сообщили, что в Америке умер известный советский поэт! Советские поэты, особенно шестидесятники, были самой большой слабостью Павла Ивановича. Каждая смерть становилась для него личной потерей. Оставившего этот бренный мир поэтического творца Павел Иванович обязательно должен был помянуть. И, конечно, не без горячительных напитков. Нет, Павел Иванович вовсе не был таким уж тонким ценителем стихов. Просто он всю жизнь проработал книжным наборщиком в типографии. «Мороки с ними меньше, – нередко говорил он, сравнивая поэтов с прозаиками не в пользу последних. – Не такие уж они жадные до слов».

Поминал Павел Иванович стихотворцев не дома, а на лоне природы – в запущенном садике, некогда принадлежавшем трактороремонтному заводу, закрывшемуся в середине девяностых. Павел Иванович обычно устраивался на старой скамейке и в полной тишине и уединении справлял поминальную тризну по усопшему, сопровождая каждую выпитую стопку чтением наизусть четверостишия из знаменитой элегии Томаса Грея в переводе Жуковского.

Дарья Спиридоновна оглянулась, но Павла Ивановича уже и след простыл. «Не видать мне сегодня кофе», – устало подумала она.