Я упиралась, конечно, пробовала даже кусаться, но на все мои действия получала в ответ тумаки и зуботычины. Причем тот, который меня тащил, особо не сдерживался. Кричать я не могла, разве что громко хрипеть. Но кто ночью услышит? Все же спят. И ни один человек по дороге не встретился, как назло. Некому было поднять тревогу и вызвать правоохранительные органы. Не удивлюсь даже, что если б всё же встретился кто, то, скорее всего, постарался бы забыть поскорее и убраться с дороги от греха подальше. Две здоровенные, зловещие фигуры, одна из которых волочёт извивающегося уродца – сюр, да и только.

Всё происходило быстро и как во сне. Но настоящий ужас пришёл тогда, когда тот, что тащил, начал меня брыкающуюся заталкивать во флаер. Я ж растопырилась, как краб, не желая подчиняться. В общем, во время короткой борьбы плащ с одной стороны случайно отогнулся и там, на груди комбинезона, я увидела тот самый логотип. Вот когда меня максимально накрыло ужасом. Это был конец. Они пришли, чтобы добить. Спасибо СМИ, которые любезно подсказали открытым текстом о выжившем свидетеле и где его надо искать.

Сильный испуг придал сил. Я начала биться с отчаянностью приговорённого к смерти, ведь, по сути, это так и было. Пусть дознаватели, приходившие ко мне в клинику, в итоге решили, что малявка ничего не видела и не запомнила от сильного испуга, но настоящий виновник преступления так не считал. Он решил на всякий случай зачистить последние следы в виде обгорелого ребёнка. Ну что же, в логике ему не откажешь.

Однако брыкалась я недолго. Прозвучали слова: «Да сдохни уже, наконец!» – в голове образовалась яркая вспышка, и всё.

Больше я своих похитителей не видела, видела лишь быстро удаляющийся флаер. Вернее, это не он от меня удалялся, а я от него удалялась, потому что падала с большой высоты спиной вниз. Догадываюсь, меня тупо сбросили, посчитав, что и этого хватит. А может, думали, что уже концы богу отдала. Хрен его знает, короче. Да только снова не добили. Вот честно, на месте хозяина исполнителей я б избавилась от этих идиотов. А проверить и произвести контрольный в голову?

Не знаю, что спасло меня от мгновенной смерти при падении. Может, малая, по сравнению с земной, гравитация Марса, а может, мягкая (относительно мягкая) куча хлама, на которую я шмякнулась, или высота этой кучи да её крутые склоны, по которым я кувыркалась, ломая руки и ноги, постепенно гася скорость. Сюда же, наверное, можно приписать большую и достаточно глубокую лужу зловонной жижи, в которую я под конец со смачным плеском угодила. Правда, были ещё те, кто выловил меня из той лужи.

Так или иначе, все эти факторы в совокупности, скорее всего, и помогли. Не случись хотя бы один из них на ломаной траектории моего движения, финал был бы гораздо печальнее. Впрочем, может, оно так бы и лучше. Как говорится, когда ты уже умер и успокоился (ведь все беды теперь как бы позади), вдруг нашёлся кто-то, кто тебя оживил. И ты понимаешь, что покоя снова не предвидится. Зато продолжение мучений гарантировано.

Не удивительно, что так мало запомнилось о пребывании в приюте. Сколько я там пробыла? Даже имён одногруппников всех не знала. Знакомиться со мной никто не спешил, а я не лезла, понимая своим скудным детским умишком, что так будет лучше – безопасней. Знала только имена тех, кто больше всего донимал, но то понятно.

К тому же считать тоже толком не умела. Родители, конечно, занимались со мной, но многому не успели обучить. Так что реально посчитать время, проведённое в стенах казённого приюта, возможности не было. Тем более считать в днях (которых при отсутствии окон не видно), неделях и месяцах. Особенно когда не понимаешь, что такое месяцы и времена года, ибо никогда вживую их не наблюдала: в космосе всегда одно время года. Ведь счёт летоисчисления идёт по земным стандартам, о которых в шесть лет, по причине отсутствия этих стандартов перед глазами, задумываешься меньше всего. Но теперь, вспоминая ощущения, могу предположить, что примерно месяца два числилась воспитанником «Марсианского тюльпана». Негусто, в общем.

И снова неприятное пробуждение. Ещё более неприятное, чем когда очнулась в клинике. Тогда меня хотя бы уже исцелили от основных травм и моей жизни ничто не угрожало. О потерянной внешности речи не шло по понятным причинам: слишком дорогое удовольствие – заново вырастить кожные покровы. За так нынче и прыщ не вскочит. Бесплатная медицина сугубо в определённых пределах страховки. Всё, что сверх того, исключительно за деньги, и немалые. Ну обгорела, ну страшна теперь, как смертный грех, жить-то можно. Так что… Если б не смерть родителей и психическая травма, всё было более или менее прилично. Чистая палата, хорошая кормёжка, внимательные доктора.

А там, где я очнулась после похищения из приюта, жутко воняло – словно сто слонов разом сдохли и находились в активной стадии разложения. И это притом, что большая часть рецепторов носа, отвечающих за обоняние, сгорела вместе с ним ещё на корабле. С тех пор я слабо, очень слабо различала запахи. Но тут даже этих жалких остатков хватило, чтобы неимоверный смрад выдавил слезу. Я заворочалась, пытаясь подняться, но кто-то, аккуратно, однако очень настойчиво, придавил меня к ложу, не дав это сделать. Темень – хоть глаз коли. Они-то, глаза в смысле, должны были привыкнуть к темноте, но темнота ведь разная бывает. В некоторых случаях естественных возможностей организма недостаточно.