Большинство из нас оставляют лет в пять или шесть попытки подольститься к ГК с целью что-то выпытать. Я чуть более упряма, но всё равно не занималась этим лет с двенадцати. Хотя с тех пор расклад сил сделался несколько иным…

— Раньше ты уже обходил программные запреты, — запустила я пробный шар.

— И ты — одна из немногих, кто об этом знает, и делаю я это лишь тогда, когда положение настолько серьёзно, что на ум не идут никакие запасные варианты, да и то лишь после долгих и тщательных раздумий.

— Так поразмысли над этим, будь добр!

— Ладно. На принятие решения уйдёт не более пяти-шести лет. Но предупреждаю: думаю, скорее всего ответ будет отрицательным.

Одна из причин, по которым я не смеюсь в лицо Уолтеру, когда он называет меня своей лучшей журналисткой, состоит в том, что я не собиралась появляться следующим утром на церемонии канонизации, чтобы просто собрать корзинку бесплатных листовок и поглазеть на мероприятие. Если бы удалось разузнать заранее, кого собираются сделать новой гигазвездой, это стало бы сенсацией почище происшествия с Дэвидом Землёй. Так что остаток дня я провела, таская за собой Бренду от одного моего информатора к другому. Но никто из них ничего не знал, хотя сплетен и предположений я наслушалась множество, от вполне правдоподобных — насчёт Джона Леннона — до смешных и нелепых, про Ларри Йеджера. Вполне в духе перцеров было бы подстроить катастрофу в "Нирване" ради поднятия рейтинга звезды, погибшей при Обрушении, но у этой звезды должно было бы насчитываться куда больше верных поклонников, чем у бедняги Ларри. С другой стороны, в церкви много веков существовало движение за присвоение "Золотого Нимба" Ливерпульскому Лохматику. Он отвечал всем требованиям перцеров к святости: пользовался бешеной популярностью при жизни, породил двухвековой культ своей личности, был жестоко и безвременно убит. Он являлся своим поклонникам в видениях, вмешивался в судьбы миллионов, ему посвящались демонстрации, точно так же, как Тори-сан, Меган и другим. Но я ни от кого не смогла добиться ни достоверного подтверждения, ни убедительного опровержения этой кандидатуры, так что вынуждена была копать дальше.

Я занималась раскопками допоздна, поднимала людей с постели, припоминала им оказанные мною любезности — и загоняла Бренду, что тягловую лошадь. Занятие, которое поначалу казалось ей увлекательнейшим приключением, в конечном итоге превратило её в зевающее привидение, жутче смерти самой, но она всё ещё бесстрашно продолжала звонить и терпеливо выслушивать с каждым разом всё более злобные реплики осведомлённых лиц, имевших несчастье оказаться передо мной в долгу. Один за другим эти лица сообщали, что им ничегошеньки не известно…

— Если ещё кто-нибудь спросит меня, знаю ли я, который час… — начала Бренда и не смогла договорить, зевнула так, что челюсти хрустнули. — Это бесполезно, Хилди. Секрет слишком хорошо охраняется. Я устала.

— А ты думала, почему говорят, что журналиста, как волка, ноги кормят?

Я не сдавалась до глубокой ночи и прекратила поиски, только когда вошёл Фокс и сообщил, что Бренда заснула на кушетке в соседней комнате. Я-то готова была вообще не ложиться, держаться на кофе и энерготониках, но Фокс был хозяином дома, а наши отношения уже стали потихоньку портиться, так что пришлось сворачивать дела, так и не разузнав ничего о том, кого в десять утра озарит небесная слава.

Я вымоталась донельзя, но, вот парадокс, чувствовала себя так хорошо, как мне давно уже не было.

Только в молодости можно так быстро восстанавливать силы, как это удалось Бренде. Когда она утром присоединилась ко мне в санузле, то выглядела ничуть не хуже обычного. Я чувствовала, как она косится на меня краешком глаза, невзирая на показное равнодушие к Секретам Красоты Хилди. Я набрала номера различных программ на автоматах для макияжа и оставила их на виду, когда закончила краситься, чтобы Бренда могла за моей спиной скопировать эти номера. Помню, меня посещали мысли, что матери следовало бы научить её некоторым женским хитростям — Бренда очень мало или совсем не пользовалась косметикой и, казалось, совершенно не разбиралась в ней, — но я ничего не знала о её матери. Если уж эта пожилая дама не позволяла дочери иметь влагалище, нечего и говорить, какие другие строгие правила могли действовать в доме "Старров".

К чему я до сих пор так и не привыкла, став снова женщиной — так это к необходимости добавлять две-три лишние минуты к утренним сборам, прежде чем явить своё лицо миру. Мысленно я называю эту необходимость Женским Бременем. Не будем чересчур заострять внимание на том, что женщины налагают его на себя сами — мне нравится выглядеть наилучшим образом, а это значит, что даже искусная работа Бобби нуждается в подчёркивании и совершенствовании. Вместо того чтобы покорно натягивать первое, что швыряет мне в руки робот-гардеробщик, я как минимум двадцать секунд раздумываю над тем, что надеть. Затем нужно покрасить и уложить волосы в тон и в стиль одежды, выбрать схему макияжа и подождать, пока машины его наложат, подобрать цвет глаз, украшения, духи… все нюансы того Представления Хилди, какое я хочу разыграть, бесконечны, отнимают уйму времени… но дарят радость. Так что, в конечном счёте, может быть, это никакое и не бремя, но в результате тем утром, на которое была назначена канонизация, я на двадцать секунд опоздала на поезд и была вынуждена десять минут ждать следующего. Это время я скоротала, указывая Бренде, какие хитрые приёмы можно применить к её стандартному бумажному джемперу, чтобы он выгодно оттенил её лучшие черты — хотя выбор выгодных черт на её длинном туловище, бесконечном, будто рельс, до крайности напряг моё воображение и чувство такта.

Бренда обрадовалась моему вниманию, словно жеребёнок. Я увидела, что она пристально разглядывает моё бледно-голубое матовое трико, покрытое ещё более светлым, почти незаметным муаровым узором, и готова была побиться об заклад, что угадаю, в чём она придёт на следующий день. Я решила тонкими намёками убедить её отказаться от этой идеи. Бренда в облегающем трико с точки зрения моды смотрелась бы такой же бессмыслицей, как сетка для волос на батоне сухой колбасы.

Главная Студия Первой Веротерпимой Церкви Святых Знаменитостей расположена в студийном районе, неподалёку от "Слепой свиньи", что удобно для многих прихожан, занятых в индустрии развлечений. Снаружи она довольно невзрачна: обычная дверь, похожая на складскую, в стене одного из высоких и широких коридоров верхних уровней Кинг-сити, поделенных на зоны для лучшего освещения — и это описание, если вдуматься, хорошо подходит к самому кинопроизводству. Над входом виднеются знаменитые буквы "П.В.Ц.С.З.", заключённые в прямоугольник со скруглёнными углами. Эта фигура по-прежнему остаётся символом телевидения, невзирая на то, что экраны уже давно перестали быть прямоугольниками со скруглёнными углами везде, кроме Главной Студии перцеров.

Зато внутри уже есть на что посмотреть. Мы с Брендой вошли в длинную прихожую, потолок которой терялся за множеством разноцветных огней. Вдоль стен располагались огромные голограммы и святилища Четырёх Гигазвёзд, начиная с недавно канонизированных.

Первым был Мамбазо Нкабинде — или, как называют его все поклонники, "Момби". Он родился незадолго до Вторжения в Свазиленде, среди народа, напрочь забытого историей, и в трёхлетнем возрасте эмигрировал на Луну вместе с отцом, в соответствии с некой системой расовых долей, действовавшей в то время. В молодости почти единолично изобрёл Музыку Сфер. Он был также известен как Последний из Христианских Учёных и умер в возрасте сорока трёх лет от излечимой меланомы — вероятно, вознеся перед тем множество молитв. В Веротерпимой Церкви нет предрассудков, запрещающих принимать в неё последователей других религий, так что Момби был возведён в ранг гигазвёзд сто пятьдесят лет назад, и это была последняя на сей день церемония канонизации.