– Прани, не стойте столбом, пригнитесь хоть, – зашептала Буппа. – Вы высокая, я так не достану…

Я покорно присела и позволила ей водрузить тяжёлый покров мне на голову. В нём даже не было душно или неприятно: тонкая металлическая корона поддерживала ткань высоко над причёской и далеко от лица. В районе глаз в плотный материал была вшита сеточка, так что я видела, куда иду, а край покрова отстоял от тела с достаточным зазором, чтобы смотреть под ноги. Не знаю уж, сама Кессарин потребовала такую модель или Адульядеж позаботился о дочери, но я ясно ощутила себя не на своём месте. Если бы я когда-нибудь по-настоящему собралась замуж, у меня на голове был бы простой платок с золотой бахромой, и тот я бы сдёрнула сразу после церемонии. Однако у аристократов церемонии соблюдаются со всей серьёзностью, и в этом мне предстоит проделать весь путь до супружеской опочивальни…

– Мне можно будет есть на пиру? – внезапно спросила я Буппу.

– Только если незаметненько, – вздохнула она, заново расправляя на мне юбку. – Вообще-то не полагается. Ну, может, муж пособит, не изверг же он, должен понимать.

Я кивнула и приготовилась весь оставшийся день медитировать на насыщение солнечным светом. Всё, что я до сих пор слышала о Вачиравите, не наводило на мысль о внимании и заботе. Скорее можно было рассчитывать на то, что он не заметит, как я кусочничаю.

Снаружи доносились крики, гудение ритуальных дудок и тяжёлые удары – родня жениха имитировала вышибание ворот. Потом удары стихли и начались женские визги: перелезшие через стену друзья и братья жениха принялись хватать всех девиц и проверять, не невеста ли это. Главный свадебный аттракцион и для тех, и для других, даже веселее, чем пирушка. Я неслышно вздохнула: мне теперь по-любому в таком больше не поучаствовать.

Адульядеж явился в комнату, чтобы проводить меня до алтаря предков. Он был невысоким, стройным и щеголеватым господином среднего возраста. К счастью, он ничего не сказал, а я тем более: Кессарин должна была обижаться на отца за принуждение к браку, а мне вовсе не хотелось лишний раз имитировать её голос. Мой собственный гораздо выше и резче, и им хорошо кричать команды на охоте, а не флиртовать по тенистым садам с молодыми праатами.

Уже во дворе, задрапированном красными и золотыми знамёнами и усаженном ярчайшими цветами из шёлка, когда толпа родственников возликовала при моём появлении, Адульядеж придвинулся ближе и, пахнув вином так, что я сквозь покров почуяла, шепнул:

– И не вздумай чего-нибудь отчудить. Два шага до алтаря, пять чаш простоять на коленях. Не надорвёшься.

Я закусила губу и ничего не ответила, внутренне немножко злорадствуя, что Кессарин уже отчудила самое монументальное, что можно было вообразить. Адульядежу точно будет полезен урок, который я ему преподам, когда разнесу всю гору к прародительнице амардов.

Отправитель службы воззвал гнусавым голосом и ударил в гонг. Адульядеж отпустил мой локоть и подтолкнул в спину. Я сделала свои два шага до алтаря. Справа от меня возник кто-то высокий и тоже в золоте. Мы вместе преклонили колени перед столом с именными табличками всех предков Саинкаеу и Адульядежей, которые удалось собрать по родственникам – внушительный, надо сказать, лес получился.

Под ритмичные завывания отправителя культа вместе мы поклонились предкам, выпрямились и замерли, пока он оплетал наши головы толстой белой нитью. К счастью, мне не пришлось ничего говорить: отправитель сам знал полное имя Кессарин и назвал его нараспев, вписав в ритм своего бормотания. Жениха тоже назвал в соответствии с ожиданиями – Вачиравит Саинкаеу.

Нить ложилась свободными волнами, иногда соскальзывая по покрову на грудь. Когда от нити остался самый хвостик, отправитель потребовал наши руки: мою правую и жениха – левую, и смотал наши запястья вместе, приговаривая молитвы и пожелания вечного союза. Рука у жениха была приятная. Я видела только ладонь, так что не могла судить об узорах, хотя они горели ярко – свет отражался в золоте одежд, придавая им какой-то странный оттенок. А так хорошая рука, большая и тёмная, ухоженная, но мозолистая. Немудрено, если он только и делает, что мечом машет. Мои-то мозоли Буппа вчера размочила и сошлифовала, а то были бы под стать… Я оборвала эту мысль. Как бы ни был мой жених привлекателен, я собиралась убить его и весь его клан, мозоли там или не мозоли.

Наконец обвитая вокруг нас нить вспыхнула заговорённым пламенем, оставив только кусочек на запястьях, и нам разрешили встать и пойти украсить собой праздничный стол. Жених – теперь уже муж – прошёл туда величественно, почти не заставляя меня догонять, хотя, возможно, дело было в том, что у меня длинные ноги. Слуги поспешно выдвинули нам украшенные искусственными цветами кресла, и мы опустились в них, чтобы благосклонно взирать на собравшуюся родню.

Ну, он, может, и собирался взирать на родню, а мне вот стало интересно всё-таки посмотреть, каков он из себя. Так что я аккуратно повернула голову, чтобы покров никуда не съехал, а голова мужа попала в обзор через сеточку.

Это был тот самый ушлёпок, который зарубил мою горную ба.

Флейты заныли, а бубны зарокотали, будто сама судьба смеялась надо мной их голосами. Я таращилась сквозь полог на Вачиравита и не могла пошевелить ни пальцем. Мышцы окаменели, сдавленные напряжением. Если бы не это, я бы сорвала полог и подняла тут всё на воздух одним только визгом. Как я могла?! Нет, ну как я могла?!

Внезапно мне подумалось, что сказал бы отец, если бы увидел меня сейчас. А как бы плакала мама? Ицара Суваннарат опозорила свой клан! Вместо того, чтобы отомстить врагу, она взяла и вышла за него замуж! И сидит теперь за праздничным столом, наслаждаясь прохладой талисмана, на который ушло столько махары, что мой клан мог бы шестнадцать лет в счёт неё защищать все наши подопечные поселения.

Потом мне пришла другая мысль. Если этот паскуда так легко разделался с горной хозяйкой, он ведь мог и на амардавику напасть. И тогда она бы стала защищаться. Может, она просто обездвижила его и посадила в какое-нибудь дупло? Или вовсе превратила в котелок. И это бы всё объяснило: конечно, амардавика не напала бы на случайного путника, но и не позволила бы первому встречному-поперечному угрожать её жизни. И, конечно, если он год провёл, превращённый в предмет утвари, то потом не смог сразу вернуться к человеческой жизни: нужно время, чтобы адаптироваться обратно. Да ещё его чести и поганому его достоинству нанесли величайшее оскорбление! Ари Чалита была амардавика с юмором, мало ли во что она его превратила! Вот он и бросается теперь на любую тень, пытаясь доказать себе и миру, что достоин большего.