— Неужели теперь, именно сейчас? — спросила наконец прабабка, удивленно глядя на внука.

— Я здоров и хочу быть целым и невредимым. Именно поэтому я и куплю этот проклятый автомобиль, хотя не испытываю никакого желания водить его. Та война научила меня одному: побеждает тот, у кого есть быстрые средства передвижения. Не далеко я уехал бы на своих дрожках, если бы мне предстояло с мобилизационным предписанием срочно найти мою часть или госпиталь.

Спор о возможности начала мировой войны разгорелся с новой силой и вернулся опять к исходной точке: имели ли право премьеры Франции и Англии решать в Мюнхене за счет Чехословакии будущую судьбу Европы?

Неожиданно в разговор включилась агрессивно настроенная в тот день Данута:

— Этот Даладье ведь француз. Может быть, Анна знает о нем больше, чем мы?

Наступило неловкое молчание, и Анна, которая на мгновение снова стала Анной-Марией, ответственной за ошибки французской политики, беспомощно развела руками. Пани Рената, как бы осуждая Дануту, подлила еще масла в огонь:

— Анна знает немного, как все юные девушки. Но она могла бы написать в Бретань, и, возможно, что-нибудь интересное нам сказал бы галльский гороскоп? Каким деревом является этот Даладье? Под каким знаком родился премьер Чемберлен?

На этот раз молчание затянулось, и трудно было не заметить красных пятен, появившихся на щеках Анны. Зачем только так неосторожно она доверила им секреты каштановой рощи? Адам подхватил руку жены и открыл было рот, чтобы объяснить что-то, но тут неожиданно прабабка остановила его словами, режущими, как разлетевшееся стекло:

— Assez! Assez! Я больше вас не задерживаю, уже очень поздно. Можете, Кароль, забрать Дануту и мадемуазель ле Галль, потому что я предлагаю остаться на завтра только Адаму с женой. У них по четвергам свободная первая половина дня, а я хочу поиграть с Анной в теннис. Она должна научиться принимать сильные подачи. А что касается гороскопов… Просите бога, чтобы в ближайшие годы нам всем не пришлось искать совета у ясновидцев и гадалок. Если Адам хоть немного прав, то только на эту помощь придется рассчитывать и тем, кто правит, и тем, кто рассуждает о политике.

Она встала. Высокая, властная, явно раздраженная. Но когда гости попрощались с каким-то неестественным оживлением и вышли, она тут же смягчилась и даже улыбнулась.

— Адам один проводит их на вокзал. Пойдем, каштан. Пропишем-ка себе для успокоения нервов партию в экарте.

Анна наклонилась, хотела припасть губами к руке прабабки, но та не была склонна к нежностям, она отдернула руку и подошла к столику, на котором лежали карты.

— Прабабки, — сказала она, тасуя их, — иногда могут ошибаться, но не могут позволить, чтобы смеялись над тайнами познаний мудрецов. За насмешкой идет издевка, за ней презрение, а потом уже только шаг до костра, на котором жгут книги и обугливаются чужие мысли… Что за день! Действительно «черная среда». Нет, сегодня меня не успокоит одна партия. Чего ты ждешь? Сдавай карты. И побыстрей!

В связи с вступлением немцев в Судеты доктор купил машину уже в октябре, и Адам стал первым из Корвинов, кто сел за руль красной ДКВ, называемой всеми «декавка». Он не возил отца ни в больницу, ни к больным, а часто под вечер с Анной и Данутой ездил за город. Доктор Корвин пока пользовался машиной только по субботам и воскресеньям, потому что не хотел водить ее сам. Он послал на автомобильные курсы одного из сыновей дворничихи, Марцина, и тот оказался талантливым шофером. Его мать, пани Амброс, которая постоянно жаловалась на него и безуспешно старалась обучить его какой-нибудь профессии, просто не могла поверить в чудесное превращение блудного сына. Он теперь работал каждый день, потому что этого требовал доктор, и записался на вечерние курсы, ибо этого в свою очередь требовала от него красная «декавка». Только мадемуазель ле Галль жалела, что уже прошли те прекрасные времена, когда дрожки доктора, сияя лаком, подъезжали к воротам на Хожей, свидетельствуя о положении и достатке того, кто мог себе позволить по тем временам такую роскошь. Сейчас, когда личные автомобили перестали быть редкостью не только в столице, но и в Константине, вес доктора как бы уменьшился, да к тому же он стал «красным», правда случайно, но все же… Даже Анна, несмотря на обостренное отношение к этим вопросам — как-никак она была внучкой Ианна ле Бон, — смеялась над предрассудками Кристин и без всяких предубеждений, свойственных каждой порядочной «белой» бретонке, садилась в новую машину. Чаще всего они ездили в Константин и были свидетелями первой антигитлеровской демонстрации прабабки. Когда после захвата Заользья некоторые жители Константина вывесили на своих воротах бело-красные флаги, маршальша в сопровождении Крулёвой сама обошла виллы соседей и содрала все — как она говорила — компрометирующие доказательства признания Мюнхенского соглашения. В тот же вечер она накинулась на Адама, выясняя, уж не собирается ли он случайно посетить «захваченные» Польшей земли, и велела передать доктору, что, в случае если он собирается использовать для поездки в Заользье автомобиль, она потребует немедленного возвращения одолженных ему денег. Это было так не похоже на ту благородную даму, которую Анна до сих пор знала, что она спросила Адама, не заболела ли прабабка.

— Нет! — смеялся он. — Она знает, что говорит, и если бы ее пригласили в Мюнхен, то Гитлер наверняка не добился бы раздела Чехии. Ведь он цинично искал сообщников, несущих свою долю ответственности, и нашел их: в Лондоне, Париже, Будапеште и даже в Варшаве. Только не в Константине. Подумай: во всей Европе, загипнотизированной этим человеком или корчащейся от страха перед войной, — но не в «Мальве»!

Святая Анна Орейская! Стоило иметь в роду прабабку, которая не только знала, когда надо вышивать знамена с белым орлом и высоко вывешивать флаги борцов «за нашу и вашу свободу», но и когда можно срывать бело-красные полотнища, чтобы не дать им развеваться на ветру во время бури, развязанной злыми силами…

Работа. Работа среди пыльных книг, беготня от стеллажа к стеллажу, иногда — беседы с читателями, которые чего-то не понимали или недостаточно бегло знали французский язык. Rond! Она кружила по залу! Дамы подают кавалерам большие и маленькие книги, кавалеры белыми картонками закладывают интересующие их страницы. И снова работа, работа, и не только в отделе иностранных книг. Она заменяла больных сотрудниц и, пользуясь случаем, зачитывалась польскими романами, от чего у нее снова начались приступы невралгии, которой ее одарили атлантические ветры. Однажды, когда Анна возвращалась домой совсем больной — веки упорно не хотели подниматься и закрывали глаза, — неожиданно кто-то нежно взял ее под руку и оттащил от стены, к которой она прислонилась.

— Что с тобой? Ты плохо видишь? — спрашивал удивленный Зигмунт.

Она рассказала ему историю завоевания морского дна и обещала как-нибудь показать памятную губку. А пока они зашли в аптеку, купили порошки от головной боли, а потом в кондитерскую на Кручей улице, чтобы запить лекарство. И хотя они сидели там недолго, Зигмунт успел ей пересказать последние новости. Говорят, будто бы Риббентроп предложил польскому послу Липскому, чтобы Польша вступила в антикоминтерновский пакт, тогда будут передвинуты ее границы на востоке в качестве компенсации за Гданьск. Естественно, если она будет участвовать в молниеносной войне, которая раз и навсегда покончит с коммунизмом в Европе.