Поле вдоль трассы заросло беспорядочным подлеском. Сосны, стоявшие за ним, равнодушно-печально помахивали ветвями. Варе показалось, что на одной из них она даже видит следы когда-то врезавшегося в нее автомобиля. Глаза ее наполнились слезами.

– Ах, Варька, что ж ты душу себе бередишь! – воскликнул Алеша, почувствовавший ее настроение. Он ласково обнял ее и потрепал по плечу.

– Поехали дальше, – сказала она сквозь комок в горле и утерла слезы.

Данилов усадил ее, устроился за рулем. Резко нажал на газ, сорвался от обочины.

– Скажи, – спросил он деловитым тоном, стараясь отвлечь подругу от печальных размышлений, – тогда, в две тысячи первом году, тебе запретили вести расследование о смерти родителей вышестоящие начальники, правильно?

– Так точно, – вздохнула девушка.

– А потом? Ты забросила это дело?

Ей почудился упрек в его словах, и Варя попыталась если не оправдаться, то объясниться:

– Понимаешь, я военнослужащая была. Подобные разыскания должна с начальством согласовывать. И я несколько раз спрашивала. Петренко обычно, с промежутком в два-три года примерно. «Можно?» И мне всякий раз отвечали, категорически: «Нет».

Алексей подумал, что это заставляет заподозрить неладное, но озвучивать свою мысль не стал. Перевел разговор:

– А откуда у родителей взялась та дача, куда мы едем?

– Наверное, отцу по работе дали. Он все-таки генерал был и начальник.

– А вокруг там кто проживает? На соседних участках? Его сослуживцы? Я к тому, может, они с папенькой твоим работали? Что-то про него помнят, знают?

– Хороший вопрос, Данилов! Вот только я совсем не уверена, что они дачи от института получали. Не припомню, чтобы отец с соседями водился и кто-то из них у нас в доме бывал. В городскую квартиру институтские приходили, неоднократно… Но спросить надо, конечно.

– А как дачный кооператив называется?

– Не «За здоровый мозг», – фыркнула Кононова, – как можно подумать из названия отцовского института. Просто и скромно: «Пятилетка».

Вскоре подрулили к искомому забору.

Все на участке, доставшемся Варе в наследство, пребывало в запустении. Сорная трава по пояс. Опавшие и никем не прибранные груши. Бессмысленно наливающиеся зрелым соком яблоки. Заросшие кусты выродившейся смородины.

Одна радость: участок огромный, просторный – двадцать пять соток. Посреди – старый дом, построенный в давние советские времена, при нехватке всего и вся. (Генералов дефициты тоже касались, как всех граждан, только в меньшей степени.) Огромная веранда из самодельных переплетов, выкрашенная желтой краской, уже изрядно облупившейся. Варя помнила отголоски из детства: не смогли достать зеленой краски или хотя бы синей, как хотели, вот и окрасили желтым. Родители совсем неумелыми были по части дефицитного. Получали венгерских мороженых кур и гречку в «академических» заказах, и то хорошо.

В кухоньке – печка-буржуйка да меблировка из старой квартиры. Разномастные чашки, тарелки. Матушка небольшая любительница была вести хозяйство, да и бабушка тоже.

Две крохотные комнаты. В одной обычно в течение всего лета помещалась бабуля. В ней даже сохранился, кажется, ее запах.

Во второй на огромной продавленной тахте (тоже из старой московской квартиры) спали, когда приезжали, отец-генерал и мама. Когда их не стало, комната пустовала, сюда укладывали припозднившихся Вариных гостей.

А сама она любила почивать на веранде. Оттуда так прикольно было в окно вылезать, когда бабушка уснет, и отправляться покурить куда-нибудь к бане, а то и вовсе мчаться на свидание с курсантом мореходки Ленчиком.

И все покрыто толстенным, чуть не в палец, слоем пыли.

– Слава богу, пока мы с тобой в эмпиреях витали, дачу твою лихие люди не разграбили.

– За ней присматривают. Надо, кстати, зайти, спасибо сказать.

– Заодно узнай, нет ли здесь сослуживцев отца-матери. А я пока посмотрю: может, найдутся какие-то записи интересные, документы. Авторизируешь меня на поиски?

– Конечно. У меня от тебя тайн нет.

Хотя имелся у нее от него, конечно, один большой секрет.

Но о нем никаких документальных свидетельств не сохранилось. Только ее память.

Данилов стал рыться в бумажных богатствах. В самой большой, «родительской» комнате имелся старый книжный шкаф. В нем несколько случайных книг и бесконечные ряды журналов – перестроечное богатство: «Новый мир», «Иностранка», «Знамя». Года всё самые лакомые: восемьдесят седьмой, восемьдесят восьмой, восемьдесят девятый. К девяносто первому подборки истончились, в девяносто втором исчезли вовсе: наступали лихие времена, не до чтения стало генеральской семье, одна мысль – выжить.

Но ни рукописных листочков, ни документов. Да и сомнительно, чтобы начальник секретного института Минобороны какие-то записи в частном порядке вел.

Варя позвонила тем временем в соседскую калитку. Раздался лай двух собак, и ей отворила дама лет семидесяти с седым ежиком на голове. Присмотрелась, близоруко щурясь, пропела:

– Батюшки-святы! Варюшка! Да ты ли это?

– Я, я, тетя Лина. Вот, подарочек вам привезла.

Данилов как знал: надоумил с утра захватить коробку конфет, которая валялась в числе подарков, принесенных Петренко в госпиталь.