— Я поговорю с парнями, — успокаивал Чип.

— Думаю, мой русский язык — уже хорошо для них, — не унималась Лиз. — Меня здесь принимают за прибалтийку, и я растворяюсь в толпе.

— Все уладится, — повторил Чип.

«Вольво» подкатил к гастроному под «Украиной». Лиз сунула Чипу мягкую кожаную сумку. Тот непонимающе посмотрел на нее. Лиз подмигнула:

— Возьмем выпить и заглянем ко мне. Там обсудим.

«Сопротивляться бессмысленно», — подумал Чип. К тому же впереди оставались целые две недели на его в общем-то несложные дела.

Жизнь, однако, внесла коррективы. И весьма существенные. На другой день вечером Уолкотт, превысив, как всегда, разрешенную в Москве скорость, совершила наезд со смертельным исходом на молодую пару в конце Мичуринского проспекта.

Началось дело, стоившее немало нервов. Власти заявили Уолкотт и официальным американским представителям, что до окончания разбирательства она покинуть Москву не сможет.

Неизвестность удручала. По мнению юрисконсульта ЦРУ, с которым в экстренном порядке связался Чип, власти вправе были возбудить против Лиз уголовное дело и привлечь ее к ответственности на общих основаниях в соответствии со статьями Уголовного кодекса. «Думаю, волноваться, впрочем, особенно не стоит, — сказал юрист. — Дело обычное, житейское, и при некоторых дипломатических усилиях можно было бы ограничиться, скажем, выплатой родственникам солидной компенсации».

Однако, как сознавал Чип, из Лэнгли все это виделось не совсем так, как из Москвы. Лиз была в стрессе, закатывала истерики. Она, пожалуй, готова была пойти на что угодно, лишь бы замять дело. Границы этого «что угодно» серьезно беспокоили местного резидента. Что, если Уолкотт «вывалит» властям все, с чем ей приходилось сталкиваться здесь при выполнении вовсе не журналистских функций? К Чипу прислушивались внимательно, однако в расчет не принимали: интересы управления требовали экстренных мер. «Прокола» допустить никто не хотел.

Приставленный к Уолкотт врач и «друзья» управления пытались снять негативные эмоции, однако вскоре расписались в собственном бессилии. По их мнению, Лиз находилась на грани саморазоблачения. Она в минуты душевного расстройства уже порывалась пойти в милицию и признаться «во всем», чтобы спастись от судебного преследования, которое, по ее мнению, поставило бы крест на ее журналистской карьере, стоившей ей немало сил.

После консультации и обмена мнениями на достаточно высоком уровне приняли решение попытаться под каким-либо предлогом, а лучше всего внезапно, незаметно вывезти Уолкотт в Штаты. К операции резидентуры привлекли трех надежных дипломатов с их женами. Купили несколько авиабилетов, и вскоре Лиз с эскортом соотечественников на нескольких машинах, как говорили, для суматохи, уехала в Шереметьево.

Но все приготовления оказались напрасными: в аэропорту уже на регистрации Лиз предложили сдать билет, поскольку решением властей выезд из страны временно не рекомендован. Остальным ее спутникам Аэрофлот любезно предлагал свои услуги, от которых пришлось отказаться. Ситуация была не из приятных.

По решению центра программу Чипа пришлось менять. Ему центр поручил Лиз. Изменение заданий Вирджил воспринял без огорчений, решив, что за многие годы напряженной и честной службы в ЦРУ он вполне заслужил небольшой вынужденный отдых и теперь-то сможет посмотреть Москву по-настоящему. Однако и эти надежды полностью не сбылись: новое происшествие доставило новые хлопоты. Как было объявлено в МИДе, за грубое нарушение статуса иностранного журналиста был лишен аккредитации при отделе печати корреспондент журнала «Старуик» Косовски. За «нежурналистское» поведение. Один из тех, на кого в департаменте Чипа возлагалось немало надежд.

Русские располагали неопровержимыми доказательствами, что Косовски во время поездки в Вологду, обменявшись визитными карточками с редактором газеты «Северный край», в дальнейшем при сборе информации выдавал себя всем за советского журналиста, оперируя визиткой редактора.

Когда Вирджил узнал детали, он не скрывал своего раздражения:

— Это же откровенное головотяпство! Чему его только учили?

— Ничего страшного, — успокаивал его Маккормик. — Подумаешь, Косовски! Свет на нем клином сошелся, что ли? Не он, так другой. Сейчас от них отбоя нет. Мы снова у прессы в фаворе. И с каких это пор ты стал считать патроны?

— Но ведь придется искать нового человека с польским происхождением, знанием языка, полуславянина. В списке приоритетов эта тема номер один.

Маккормик прекрасно знал о приоритетах. Его не надо было учить. Он недавно ездил из Москвы в ПНР по указанию из Лэнгли. Не один. Как говорилось в задании центра, им предстояло оказать помощь местной резидентуре ЦРУ в событиях, инспирированных разведкой. Ехали в Варшаву под предлогом соревнований по теннису. В их «команде» оказалось 29 «спортсменов». Хромых и убогих вроде бы не было, но отдельные лысые толстяки и неуклюжие увальни определенно компрометировали «спортивную команду». А «этот инспектор» из центра еще будет ему твердить про какого-то там Косовски!

— Могу предложить замену хоть завтра, — сказал Маккормик. — Стоит только свистнуть. Деньги, старик, и в Африке деньги.

— Если бы решали мы, а не «редакция»! После провала Эдди, тоже из «Старуик», наши отношения слегка похолодали. Они не любят, когда мы пачкаем их мундир. Это уже второй «флэп» [18] для журнала. Скажи, это была твоя идея, чтобы он выдал себя за редактора советской газеты? — спросил Вирджил Маккормика.

Тот помялся и отхлебнул кофе.