Шрифт:
Для очередного «подрыва основ»? спрашивает Джордж.
Да, отвечает мать.
Нет, говорит Джордж.
Ну пожалуйста! упрашивает мать.
А что мне с этого будет? спрашивает Джордж.
Ты — прирожденный грабитель, говорит мать. Пять фунтов.
Договорились, кивает Джордж.
Мать достает из кошелька деньги и пишет на купюре карандашом между портретом Элизабет Фрай [23] и картинкой с какими-то томящимися в тюрьме женщинами, которым та помогала: Информационное разоблачение полностью оплачено.
23
Элизабет Фрай (1780–1845) — английская социальная активистка, реформатор тюремной системы Англии, известная как «ангел тюрем». Именем Элизабет Фрай названы многочисленные благотворительные общества, ее портрет украшает пятифунтовую банкноту.
Тогда: Джордж на следующий день истратила эту пятерку. Ей нравится мысль, что деньги надо отпускать на волю.
Сейчас: Джордж жалеет, что истратила эти пять фунтов. Где-то в этом мире, если никто не стер эту надпись или она не стерлась сама, слова, написанные почерком ее матери, переходят из руку в руки, от незнакомца к незнакомцу.
Джордж смотрит на слово «САД» под надписью «ТАНЕЦ», сделанной ее собственным почерком. Танец занимает меньше пяти минут, а фильм про девочку — сорок пять, и она обычно выдерживает не больше пяти из этих ужасных минут.
Танец. Сад. Потом Генри: он возникает у нее перед глазами в образе маленького побирушки из викторианской эпохи — персонажа одной из тех тоскливо сентиментальных песен о смерти и сиротках, руки его сложены, как для молитвы, он так делает с тех пор, как неделю назад увидел по телевизору рождественские колядки в исполнении детского хора. Потом отец, который или делает вид, что не пьян, или встает, не проспавшись, а потом дремлет на диване до обеда, потом пытается найти подходящий повод, чтобы уйти куда-нибудь с людьми, которые считают, что лучшее, что они могут для него сделать, — это напоить, а на работу он вернется уже после выходных, что означает еще целых пять дней пьянки.
Всего десять минут первого. Время почти не двигается. На улице снова и снова бухают фейерверки. Дождь по-прежнему барабанит в чердачное окно. А отца до сих пор нет дома и, наверно, не будет еще долго, и Джордж решает дождаться его — на тот случай, если отец, вернувшись, не сможет самостоятельно подняться по лестнице.
За дверью комнаты какие-то звуки.
Генри.
Он стоит в дверях, лицо у него заплаканное, горит, и он со своими длинными волосами странным образом похож на иллюстрацию к книге «Маленький лорд Фаунтлерой».
(Генри отказывается стричься, потому его всегда стригла мать.
Генри, но ведь она не вернется, пыталась урезонить его Джордж.
Знаю, отвечал Генри.
Она умерла, снова напоминала Джордж. Ты же знаешь.
Я не хочу стричься, говорил Генри.)
Можешь войти, говорит Джордж. Особое разрешение.
Спасибо, говорит Генри.
И по-прежнему стоит у дверей. Не входит.
Я просто совсем спать не хочу. И мне совсем скучно, говорит он.
Он вот-вот расплачется.
Джордж идет к своей кровати, откидывает одеяло и похлопывает по нему. Генри наконец входит и забирается в кровать.
Может, тосты? предлагает Джордж.
Генри смотрит на фотографии матери.
Джордж развесила их над кроватью. Брат тянется рукой к одной из них.
Не надо, говорит Джордж.
Он послушный, потому что совсем недавно проснулся. Генри разворачивается и садится в постели.
Два, пожалуйста, говорит он.
С джемом? спрашивает Джордж.
Нет, с маслом, а потом с чем хочешь, отвечает он.
Я принесу два, говорит Джордж. А когда съешь их, мы с тобой прогоним скуку прочь.
Генри отрицательно мотает головой.
Я не имел в виду скуку, говорит он. Я хочу, чтобы мне было скучно. А не выходит. Но я вот этого не хочу — того, что во мне вместо скуки.
Джордж кивает.
Ладно, Генри, говорит она. А фотографии не трогай, пока меня не будет. Я серьезно говорю.
Джордж идет вниз и делает один тост. Толсто намазывает его маслом, а потом сует нож, измазанный маслом, прямо в джем, даже не вымыв, потому что все равно никто не заметит. Делает она это именно потому, что никто не заметит, что теперь она может оставлять следы масла в каком угодно джеме до конца своих дней.
Когда она возвращается наверх, Генри уже спит. Джордж знала, что так и будет. Она вынимает из его руки фотографию, которую брат отодрал от стены (на ней мать-подросток сидит на конном памятнике в эдинбургском парке прямо за спиной того, кому поставлен этот памятник) и приклеивает на место (она расположила фото не в хронологическом порядке).
Она садится на пол, прислоняется к своей кровати и начинает жевать тост.
Тут так скучно, говорит она в Италии, в каком-то палаццо, тем наигранно-детским голоском, каким обычно говорят в таких играх.