— Что? — не понимает вопроса. — Извините, я прослушала.

— Внимательнее… В чём причины развития индустрии в России девятнадцатого века?

— Социальные и политическо-экономические реформы, — не задумываясь.

— Например?

— Отмена крепостного права, — выдохнула и закатила глаза.

— Учись, Лавров. Отлично, Макс! — и ведь совершенно меня не слушала.

— Максим, подожди, — торможу её после звонка на перемену.

Она нехотя останавливается и смотрит на меня, забрасывая на плечо рюкзак. А я на дверь. Жду, когда все выйдут.

— Я не думал, что следы останутся, — пытаюсь оправдаться вполголоса.

— Давайте договоримся — вы больше просто так ко мне не приближаетесь. Хорошо? Мы с вами чужие люди.

— Макс…

— Что? Воспользовались слабостью пьяненькой девчонки, которую сами же и напоили. Но это всё! Больше я такого не позволю. Держитесь от меня подальше, а то я за себя не отвечаю, — указывает мне пальцем с гневом в голосе.

— Ты чего в свитер обрядилась? — спрашивает Линка на перемене, когда я, хлопнув дверью, выхожу из класса.

— К тебе тот же вопрос.

Она натянула горловину водолазки почти до ушей.

Слегка отодвигает ворот и показывает смачный фиолетовый засос на шее. Меня разбирает смех.

— Что смешного? Лавров, козёл, присосался как пиявка, когда провожал.

Опускаю свою горловину, шея усеяна множеством маленьких розовых синячков. Мне повезло больше.

— Офигеть! — открывает рот. — Кто?

Киваю в сторону выходящего из класса Калинина.

— Где вы состыковались?

— Я в клуб вернулась…

— На какой? Домой же собиралась.

— А по дороге передумала… Подвалил ко мне в баре, предложил выпить, потанцевать и вот чем закончилось, — потёрла шею. — У меня сегодня тренировка. Как я с этим пойду, ума не приложу?

— Твои тоналкой замазать можно, — роется у себя в рюкзаке и подаёт мне тюбик с кремом. — А тут ничем не спрячешь. Синий какой, — рассматривает след любви в зеркальце. — Убила бы!

— Ты даже не попыталась?

— Двинула ему по уху. А толку?! Он только поржал. Пойдем, чай выпьем, я сегодня даже позавтракать не успела.

— Я тоже.

Какой там завтрак! Увидев это безобразие утром в зеркале ванной, запаниковала так, что аппетит напрочь пропал. Пришлось выудить из дальнего угла шкафа этот идиотский свитер и надеть, чтобы засосами перед всеми не сверкать. Хорошо мама не заметила, вот тогда бы был серьёзный разговор.

И этот ещё со своими извинениями с утра. Мне от них ни холодно, ни жарко.

Жарко было ночью, когда целовались в чилауте, растянувшись на диване. Он почти в трусы залез. Если бы не схватила за руку, точно бы прощупал обстановку. А там было мокро, очень мокро, хоть выжимай.

Достаточно того, что он своими руками каждый сантиметр моего тела выше талии изучил. Грудь так уж точно. Шептал что-то, но я не помню точно. Красивая, вкусная, желанная… И ещё кучу комплиментов. Смотрел, словно сожрать хочет. Под его взглядом чувствовала себя голой, пусть он и не снимал с меня одежду.

И вообще какой-то странный был. Его так от алкоголя торкает? Показалось, будто химозы обожрался. Человека словно подменили. Тихий интеллигент превратился в наглого и безбашенного дикаря с горящим взглядом. Столько похоти в глазах я никогда в жизни не видела, только если в "Молокососах".

Отсидев последние уроки, рванула домой. Матери нет — на работе. На столе записка "Обед в холодильнике". Достала кастрюлю с борщом, налила в тарелку и поставила в микроволновку, задумавшись и глядя в окно, несколько раз нажала на кнопку разогрева.

Снаружи на карнизе воркует парочка голубей, заглядывая в окно.

Э, нет, братцы! Это мама вас подкармливает, а по мне вы всё засрали, смотреть тошно. Мать шутит — к деньгам.

Что так долго-то греется? Конечно же. Понатыкала тут на пять минут разогрева.

— Твою ж мать! — достаю тарелку из микроволновки, обжигаю руки и, отдергивая их, роняю на пол.

Успела отпрыгнуть в сторону и не получить ожоги от горячего борща.

— Что ж такое-то?! — хныкаю и обречённо опускаю руки.

Пока убирала и замывала пол, всё желание есть пропало.

— На счастье, — выкинула осколки в помойное ведро.

Замазав синяки тоналкой направляюсь на тренировку, где выкладываюсь по полной, представляя вместо банана Калинина. Похож. Такой же длинный… Лупила его ногами с таким остервенением, что потом их не чувствовала, они онемели.