— Мы на уроке, — шепотом оправдываю свой поступок.

Он улыбается, находит руку под партой и сжимает мои пальцы. Такой нежный и тёплый, а у меня полное отсутствие радости, которую я последнее время испытывала рядом с ним. Её вытравили из моей души… Всего одна ночь и я совершенно другой человек.

Я смотрю на пальцы Калинина, которые скользят маркером по доске, рисуя какую-то схему. Дальше на запястья, сильные предплечья с выступающими синими венами. Выше и выше, до расстёгнутого ворота рубашки. В голове всплывает воспоминание, как я запускала туда руки и гладила его гладкую кожу. Голова начинает кружиться.

В расфокусе ловлю его взгляд. Ледяной, с надменной ухмылочкой. Отворачивается и продолжает что-то рассказывать.

Почему чувства такие острые, как лезвие бритвы? У меня даже ком в горле встаёт, который дышать мешает. Подкатывает тошнота. Зажимаю рот и, не спросив разрешения выйти, бегу в сторону туалета.

Меня выворачивает наизнанку. Голова кружится ещё больше и ужасная слабость. Накатывают слёзы. Я сползаю по стенке на пол в бессилии.

— Макс, что случилось? — хватает меня за руку, выросшая, будто из-под земли, Макарова.

Но я только реву и мотаю из стороны в сторону головой.

— Это из-за Калинина, да?

Я всё так же молча киваю головой.

— Что он сделал? Обидел? — не на шутку разволновалась Линка.

— Мы переспали… — выдавливаю из себя сквозь слёзы.

Линка плюхается рядом на пол и прижимается ко мне головой. Она в шоке.

— Во дела…

— Он даже не смотрит… Как можно быть таким бесчувственным?..

— А что он после… этого… сказал?

— Что любит…

— Может ты что-то не так ответила или сделала?

— Да… Что ничего в нашей жизни не изменится…

— Макс! — Поворачивается ко мне и хватит за плечи. — И ты теперь жалуешься? Сама его отшила, ещё и после секса.

— Но должно же хоть что-то у него внутри шевелиться. А у него в глазах ничего нет…

— Ох, Макс… Я думаю там такое, что Калинин просто охреневает сам. Вот и не видно этого в глазах.

— Думаешь? — шмыгаю носом и вытираю слёзы.

— Уверена на двести процентов, — поднимается и подаёт мне руку. — Вставай. Пойдём по кофе выпьем, думаю, Горыныч не обидится, если мы к нему на урок не вернёмся.

— У меня деньги в классе остались.

— У меня есть.

— Как ты вышла, кстати? — успокаиваюсь и начинаю приходить в себя.

— Он мне кивнул, чтобы я за тобой шла. А говоришь, ему плевать…

С каждым днём всё холоднее. Зима вот-вот наступит, чуть больше недели осталось. Тоскливое время. Я даже новогодние праздники не люблю, они на меня грусть наводят. В одном кино героиня назвала своё состояние осенью синдромом опадающих листьев. Так вот у меня сейчас синдром лежащего снега. Или метели. Вот так же внутри что-то громко стучит, как за окном, и воет моя душа, будто ветер.

Где мои пять стадий принятия? Если думать здраво, то я где-то на четвертой. Но предыдущих трёх я что-то не помню.

— Пошли гулять! — раздаётся жизнерадостный голос подруги в трубке.

— Ты погоду видела? Там ветер. И темно уже…

— И что? Неделю сидишь дома уже. Вдвоём погуляем, — понимает, почему я отказываюсь.

Мне сейчас трудно с парнями общаться. Егора держу на расстоянии вытянутой руки, не подпускаю, но и не даю свободу. Как собаку на коротком поводке.

Гулять вечером? В темноте? Видимо сеансы с мамой неплохо помогают Макаровой.

— Хорошо. Я скоро выйду, — потираю свежую ссадину на подбородке.

Сегодня были районные соревнования, я пропустила удар, получила по морде и проиграла. Филипчук рычал как лев. Соперница была гораздо неопытнее и слабее меня, а я безрассудно профукала победу, задумавшись на мгновение о Калинине.

Как там у классика? Улица, фонарь, аптека? Нее. Сейчас — улица, фонарь, две дуры, идущие по тротуару в такую мерзкую погоду мимо закрытых магазинов. Что нам мешало сидеть дома в тепле, устроить пижамную вечеринку? Завтра выходной, можно рано не вставать. Нет же, Макарова потащила меня дышать свежим воздухом.

Я задумчиво бреду по дорожке, пиная носком ботинка снег, и не замечаю, что творится за спиной. Там должна быть Линка.

— Макс! — окликивает меня.

— Да?

— Через сколько минут приезжает полиция, если сработает сигнализация? — задаёт странный вопрос.

— Минут семь… — пожимаю плечами, повернувшись к ней.

— Тогда у тебя пять минут, чтобы свалить отсюда. — Поднимает с земли кусок уличной плитки.

— Макарова, стой!

Поздно. Она швыряет этим куском бетона в витрину магазина.